158 
– Да это как же-с, как же такое возможно-с? – расшаркнулся он. – Веселие Руси есть пити, не можем без того писати!
– Э, нет. Это ты мне не вкручивай. Нешто стали бы на Руси пить, кабы не ЖДовские шинки? – тем же дурашливым распевом принялся уговаривать Эверштейн. – Энто все мы, сердешные.
– Точно вы? – как бы в недоумении спросил Паша.
– Дык! И я больше скажу тебе, Паша. Ежели бы ты и остальных подсобрал, да напомнил бы им, откуда пошло главное зло, иродище хазарское, – то это и было бы самое что ни есть благое дело. Ась?
– Да ведь ежели мы вас, пожалуй, побьем, – рассудительно заговорил Паша, – то вы нас теперь, пожалуй, убьете!
– Отнюдь нет, – еще ласковей сказал Эверштейн. – Вы надобны. Вы разбойнички лихие, люди удалые, ушкуйные. Что ж дух томить, в затворе перепревать? Вам надобно разгуляться, раззудеться, потешить силушку. Конечно, времена таперича не прежния, так что вы особо-то, голуби мои соколы, не ушкуйтеся. Слегка тушуйтеся. Но пошумливайте, пошумливайте. Иначе оккупационная власть обнаглеет уже совершению. Со своей же стороны могу пообещать вот это. – И Эверштейн вручил Звонареву стилизованный кожаный кошель с червонцами.
– Без, говорите, членовредительства? – с некоторым злорадством поинтересовался Паша.
– Без, говорю, – кивнул Эверштейн. – А то ведь и мы членовредить можем, аи не слышали?
– Так-то оно так, – сказал неисправимый варяг, быстро переходя с дурашливого на общечеловеческий. – Однако мировому сообществу, как могу наблюдать, сейчас не очень-то до вас, милые, да и не до нас, сирых. Так что ежели что вдруг ненароком того-сего случится, то и жаловаться будет особенно некому. Я хоть и коллаборационист беспринципный, вырожденец алчный, а все ж таки варяг природный, и если мы вас, хазарские морды, чуток пощиплем на оккупированных территориях – война нам все это дело спишет, не находите?
– А мирровому сообществу, думаешь, теперь без разницы? – подначил Эверштейн.
– Точно так и думаю-с. Ежели бы оно не так, все мировое сообщество давно бы уже тут кучковалося, нашей землей наслаждалося, трудовым нашим потом питалося. Но поколику мы более никому не надобны, а место наше пропащее, погиблое, то и мировому сообществу до всего тут дела более нет, ему бы с муслимами разобраться. Надоели вы, скажу, всему мировому сообществу по самое не могу, оттого и Каганата вашего никто уже не спонсирует, и нет более никакого Каганата, если начистоту. Ась?
– И то резон, – легко согласился Эверштейн. – На черта нам теперь Каганат, когда мы на свою землю вернулись?
– Ну, какая она вам своя, про то мы хорошо знаем, – мрачно заметил Звонарев. – И ты смотри у меня, рожа хазарская, не бери на себя много, а то покоцаю. Будешь руководить патриотическим движением – так в тыкву дам, что семечки посыплются. Патриотическое движение есть самочинный порыв народных масс, а не хрен хазарский обрезанный. Понял ли?
– Как не понять, – слаще сахару осклабился Эверштейн И вытащил второй кошель.
4
– Ты здесь? – осторожно спросил Волохов.
Женькин мобильный весь день не отвечал, но он все равно отправился в баню в условленный час – мало ли, не могла ответить ему прилюдно. В конце концов, если бы у нее что-то случилось, она бы просто отключила телефон, и все. А тут гудки. Надо идти.
– Да-да, милый, – ответил визгливый глумливый тенорок. – Я здесь, я вся твоя!
Волохов включил фонарь. К чертям безопасность, все равно уже накрыли. Тенорок был ему смутно знаком. Прямо на лавке, поблескивая очками и лысиной, сидел и широко ему улыбался Петр Гуров собственной персоной.
– А где наша Женя? – пищал Гуров. – А нету нашей Жени! Вместо подруги мы обрели друга. Обними же меня, любимый, займемся любовью, а не войнами.
– Какого хера ты тут делаешь? – спросил Волохов, пряча глаза. Ему казалось, что от страха и злости у него все лицо дергается. Вдобавок ему было стыдно.
– Жду тебя, – продолжал глумиться Гуров. – А ты мне словно и не рад, милый. Жди меня, и я вернусь, только очень жди! Жди, когда наводят гнусь желтые ЖД… Тебе не кажется, что это сущий манифест ЖД? – сказал он уже обычным своим голосом. – Сплошное ЖД, прямо-таки рефреном. Жди, когда снега метут, жди, когда жара, жди, когда других не ждут… И вообще, было в нем что-то хазарское. Картавость эта, и «Убей его» – совершенно ветхозаветные стихи… Интонация какая! Сколько раз увидишь его, столько раз его и убей. Ему, как известно, очень нравилось быть хазаром среди варягов и наоборот. Знаменательный случай слияния варяжской этики с хазарской эстетикой, – первый признак того, что злейшие враги уравнялись…
158 
