161 
– О да, конечно. Жертва всегда виновата. Что-то на тебя, Володя, пребывание в варяжской армии странно действует, – сказал Гуров злым тонким голосом, и Волохов понял, что попал в цель. – Может, тебя в хазарскую пристроить, для равновесия? Я вот и там, и там свой человек.
– Ага. Друг на друга натравливаешь, чтобы нами не занялись.
– Конечно. Целое искусство.
– Ну, тебе-то легко, ты у нас гений. В этом нашем населении, Гуров, так все сбалансировано – любо-дорого! Девяносто процентов ничего не могут и не хотят, а десять умеют все.
Вот как мы с тобой. Элита. Понимаю, Гуров, понимаю. Очень хорошо вижу, почему тебе нравится такая жизнь. На фоне этого населения ты кум королю. Кругом васьки, вон уж и догнили почти, – а тут ты, весь в белом, инспектор седьмой ступени. Начнется история – кто ты будешь? Дерьмо будешь. А так – страж порога, почетный караул, высшая доблесть. Судьбами вон рулишь.
– Ты, Володя, водички бы попил, что ли, – примирительно сказал Гуров.
– Сам попей, освежает. Сделали себе вечность, а? Да ты понимаешь, Гуров, что все варяжские зверства, все хазарские хитрости – от этого самого твоего населения, про которое ты мне столько распинался?!
– Почему же моего? Нашего, Володя.
– Нашего, нашего, черт бы нас драл! Нигде в мире больше нет такого населения! Это оно, оно же само все сделало, посмотри ты на милость, ведь от него действительно начнешь либо зверствовать, либо по лесам бегать! Другое бы или скинуло их к чертям собачьим, или я не знаю что!
– Договаривай, – сказал Гуров. – Или вымерло.
– Да уж все лучше было бы!
– Не уверен. Аи, не уверен. Ты, Володя, хоть и волхв, а о коренных населениях мало знаешь. Коренные населения – особая раса, Вова; это раса доисторическая, в полном смысле, ибо истории у нас не было. Зачем нам история, Вова? Мы и так друг друга понимаем. Нам не надо лезть в начальники, волхвы, землевладельцы: мы ими, Вова, рождаемся. Все, за что прочие расы бьются, нам дано. Мы первое поколение земли, Володя. Певцы наши и странники, волхвы с их искусствами, лесоводы и лозоходцы с древним знанием – это давно, давно было, Володя. И почти ничего этого уже нет. Истребили – я тебе рассказывал. А оставшиеся знаешь почему выжили, Володя? Из всех коренных населений мира, индейцев, юкагиров, льянос, каско, майя, калигалов, бакаудов, торикасов, атлантов, цыган? Одни индусы остались, но тем уж очень с климатом повезло, и количество выручило… Мы выжили, Вова, потому что такое уж нам выпало везение – два захватчика, по разные стороны. Это счастье наше, что они друг на друга так запали.
– И во что мы их превратили? – не сдавался Волохов. – Они же озверели тут с нами…
– Так и по заслугам, – ухмыльнулся Гуров. – Сами виноваты. На нас вины нет, Володя, тут не выбор наш – тут антропология. Это наша миссия такая. Держали щит.
Волохов замолчал. Из него словно вынули скелет. Он сел на лавку, на которой еще так недавно, о господи, лежала его Женька Долинская, ни в чем ни перед кем не виноватая, – и бессильно свесил руки между колен.
– Я все равно за ней пойду.
– Пойдешь, пойдешь. Думаешь, не пущу? Не буду я тебя останавливать, иди, пожалуйста…
– Но ее-то за что?! – не выдержал Волохов. – Что тебе баба сделала?!
– А кто ее звал сюда, твою бабу? – прищурившись, спросил Гуров. – Или, скажешь, она в гости приехала?
– Она приехала ко мне, – сказал Волохов.
– Нуда, нуда. И Эверштейн к тебе, проконсультироваться… И все они к тебе, повидаться…
– Ты мне вот что скажи, Гуров. Долго ты еще рассчитываешь за всеми местными бабами следить, как бы они варягу не дали? И за бабами хазарскими, чтобы с нами не спали?
– Следим покуда, – пожал плечами Гуров. – До сих пор получалось, глядишь, и дальше не пропадем…
– Не уверен. У меня такое чувство, что нельзя вечно бегать по кругу. Вагоны начнут отваливаться, колеса ржавеют…
– По крайней мере, они ржавеют дольше, – раздельно, как ребенку, объяснил Гуров. – Наше дело – подбрасывать щепки в костер: пусть они топчут друг друга и вообще живут как угодно – но пусть не прекращают отрицательной селекции и берут верх друг над другом. Потому что мы в это время продолжим единственно нам любезную жизнь вне истории. – При этих словах он потянулся и замурлыкал, как сытый кот.
– И тебе все это нравится? Вот это?! – Волохов обвел широким жестом шершавые мокрые стены убогой баньки. Одну стену он задел, и прочь побежала испуганная мокрица.
161 
