Вариации

Я расскажу вам об одном из самых страшных кошмаров моего детства.

Вы на сотни световых лет, на тысячи парсеков, на ____ (вставьте близкую вам единицу измерения пространства-времени) далеки от разгадки тайны этого мегаужаса, сущности этого квазичудовища, отравившего самые нежные мои девические годы.

Монстр приходил ко мне всегда в одном и том же обличии. Коротко стриженные густые седые волосы. Пахнущая нафталином и лавандой блузка, неизменное жабо и камея. Длинная юбка из суровой ткани. Вечная вязаная кофта. Нитяные чулки и… кроссовки. Зловещие кроссовки «Адидас» – синие с белым.

Но обо всём по порядку.

Представьте себе летний одесский полдень. Знойный, пыльный и липкий. Но это там – за окном. А ты сидишь на широком холодном мраморном подоконнике квартиры номер девять по проспекту Мира угол Чкалова, дом 34. Перед окнами густые каштаны-стражи, не пускающие к тебе вязкую жару.

На этом подоконнике растут только бегонии. Здесь всегда полумрак.

Утром ты уже сходила на море. Тихонько встала в несусветную рань, аккуратно клацнула язычком английского замка и… Карла Маркса – Ленина – Пушкинская – Белинского – переулок Веры Инбер, прямым углом впадающий в тихую улочку со странным названием «Тон Дык Тханга». Что за «Тханга» такая?..

И бесконечная лестница вниз.

Плывёшь до изнеможения, ожидая интуитивного толчка из солнечного сплетения… «Извиняюсь!» – дети не ждут толчков из солнечного сплетения. Ждёшь – холодок опасности из живота. Есть! «Точка невозврата». Ложишься на спину. Отдышалась и – обратно. Брассом. Кроль – стиль спринтеров. Стайеры выплывают всегда. Брассом.

Торопиться некуда. Вечность всегда с тобой.

Что может быть лучше свежего, утреннего, бодрящего, неопытного моря? Только море вечернее – ласковое, неторопливое, умелое. Даже бесконечная лестница вверх – туда, в небо пыльных улиц, не может измучить. Потому что поздним вечером ты снова легко слетишь вниз, оставив далеко позади шумную студенческую компанию старшего брата, и будешь заниматься любовью с морем.

А сейчас ты сидишь на прохладном мраморном подоконнике и читаешь что-нибудь очень «не соответствующее возрасту», как любит гова́ривать твоя вечно недовольная маман. Брюзжит, но не отбирает. И то хорошо.

– Иди, поиграй с детьми!

Ага. Сейчас всё брошу и променяю чудесную бальзаковскую «Тридцатилетнюю женщину» на возню в городской пыли с выводком недоумков. К тому же, дорогая мамочка, я тебе никогда не скажу, что в прохладе безлюдного подъезда по проспекту Мира, 31, эти милые детки, общения с которыми мне «так не хватает», показывают друг другу пиписьки. Ну, разок-другой посмотрела. Ну, свою показала. Может, уже достаточно «нормальных контактов с ровесниками»? Можно я тут с «Тридцатилетней женщиной» посижу?.. Нет. Общение со студентами меня не портит. Они меня любят. И, в отличие от ровесников, их не интересует моя пиписька. По крайней мере, пока.

Слава богу, ушла…

Шум каштанов за окном, вкусная книга, кулёк «Театральных». Натуральный такой кулёк – свёрнутый конусом из обёрточной бумаги. В него насыпали алюминиевым совочком и взвесили на синих весах гастронома «Темп».

По мере развития перипетий сюжета нёбо покрывается мелкими ссадинами. Блаженство…

И тут в периферическом поле зрения появляются они. Зловещие кроссовки «Адидас» – синие с белым. Нитяные чулки. Вечная вязаная кофта. Длинная юбка из суровой ткани. Пахнущая нафталином и лавандой блузка, неизменные жабо и камея. Коротко стриженные густые седые волосы.

Каверзнева Надежда Викторовна.

Педагог ДМШ № 2, расположенной в бывшей ресторации, некогда принадлежавшей семейству Утёсовых. Ну, тогда ещё не Утёсовых, конечно. Вайсбейнов. Утёсов там появился только один и позже.

Её отец был профессором Одесской консерватории. Виртуозно играл на мандолине и всех прочих музыкальных инструментах. Её старшая сестра преподавала в Московской консерватории по классу скрипки. Надежда Викторовна поставляла кадры в школу Столярского, музыкальное училище и далее по этапу. Она была ловцом талантов. Что заставило её обратить внимание на меня – совершенно лишённую музыкальных талантов? Тайна сия велика есть.

– Боже мой! Какие глупые, негнущиеся пальцы! Боже мой! Какое гениальнейшее отсутствие чувства ритма!

  58