Смерть приятеля повлияла, конечно, на Юру. Смерть человека, с которым еще вчера болтал о том о сем, вообще очень впечатляет молодых людей, не привыкших пока еще к тому, что любой, даже очень близкий тебе, человек может умереть в любую минуту и по тысяче причин. Но произвело впечатление и то, что офицеры, хоть и волновались, хоть и матерились, но к самой смерти курсанта отнеслись достаточно равнодушно. «Всякое бывает», – сказал «шкраб» Ромашов, и это было единственное, что услышал от него Юра по поводу внезапной гибели курсанта. Позднее Москаленко не один раз убеждался, что в военной авиации лишние слова не нужны и только отвлекают от главного – от подготовки к полетам и от самого полета. Несчастный Семецкий погиб, но был он далеко не первым и не последним в длинном ряду летчиков, отдавших жизнь за мечту о небе. Как там писал Максим Горький? «Рожденный ползать летать не может»? Может летать, может. Но за очень высокую цену – за цену жизни. И летчики давно свыклись с этой мыслью. Как свыкаются врачи с мыслью, что не могут спасти всех пациентов. Как свыкаются солдаты с мыслью, что придется убивать и умирать ради идей, очень далеких от сиюминутных желаний и потребностей…
Комиссия по расследованию летного происшествия пришла к выводу, что Семецкий разбился из-за отсутствия опыта: слишком резкий маневр, самолет попал в штопор, справиться с ним курсант не мог, потому что не умел. На этом расследование завершилось, комиссия и представители фирмы-производителя уехали восвояси, а цинковый гроб с Семецким отправился в Вологду.
Когда первый шок миновал, Москаленко подумал о том, что теперь ему будет скучнее учиться. Ведь с «космонавтиком» можно было поговорить о перспективах, о будущем, а подавляющее большинство ребят предпочитало авиацию, реальное дело по охране воздушных границ. Разговоры о космосе и о полетах на Луну вызывали порой и насмешки. К Юре в училище относились уважительно, и ему совсем не улыбалось обрести статус шута горохового. Поэтому он постарался смирить амбиции, вернувшись на общий уровень притязаний и, как выяснилось, сделал это зря. Потому что Авиакосмические войска, в которых ему и его сокурсникам предстояло служить, активно развивались, обрастая новыми подразделениями и традициями. Целые воздушные армии переходили под командование генерала-полковника Дудаева, и с этим следовало считаться. Поэтому умные курсанты сами стали интересоваться публикациями на космическую тематику и частенько задавали Юре вопросы, которые профану показались бы каверзными. А особый интерес к проблемам и перспективам космонавтики возрос после того, как на Байконуре состоялся давно ожидаемый запуск ракеты-носителя «Энергия» с космическим кораблем многоразового использования «Буран» – пока беспилотный. Было ясно, что эту новую космическую систему собираются использовать не только в научно-исследовательских, но и в военных целях, а значит, вполне возможно, те, кто учится сегодня летать на «Элках», завтра поведут огромного крылатого красавца на орбиту, чтобы сцепиться в бою с американскими шаттлами. Представления курсантов о возможностях «Бурана» были во многом наивны, и Юре пришлось объяснять, что корабль имеет совсем другое назначение – снабжение орбитальной станции, обслуживание тяжелых спутников и так далее. Это извозчик, а не истребитель. И если есть у нас космические истребители, то выглядят они совсем по-другому.
Впрочем, все эти разговоры начались осенью, а пока курсанты продолжали обучение в летнем лагере. Когда они освоили основы пилотажа, их начали учить летать парами. В пару к Москаленко назначили Артема Анисимова – главного балагура первого курса. Юра обрадовался, поскольку они сдружились еще в те времена, когда делили двухъярусную койку. С Анисимовым было легко, он никогда не задавался, имел ровный характер. Когда говорили: «Будешь ведомым!», не спрашивал: «А почему не ведущим?». Анисимов получал чистое искреннее удовольствие от полетов и, в отличие от других, никогда не жаловался на трудности первого года службы, на муштру, на инструкции, на строгости дисциплины. Всегда у него под рукой была гитара, и Артем постоянно наигрывал что-нибудь, подбирая мелодии к новым песням. Специально для Москаленко он выучил «Траву у дома» и «На пыльных тропинках далеких планет», но исполнением их не злоупотреблял, очень тонко чувствуя, когда это уместно, а когда нет. Короче, дружить с ним было просто и необременительно, сплошное удовольствие. Более надежного напарника – ведущего или ведомого – трудно было сыскать.