84 
Армянское население Азербайджана отреагировало на погромы соответственно. С начала года в Нагорном Карабахе – автономной области в составе Азербайджана с преобладающим армянским населением началось массовое движение за воссоединение с Арменией. Сессия Верховного Совета Армянской ССР выразила согласие на вхождение Нагорного Карабаха в состав Армении. Через три дня Верховный Совет Азербайджанской ССР заявил о неприемлемости перехода Нагорного Карабаха из состава Азербайджана в состав Армении. На территории Советского Союза возникла угроза войны между двумя социалистическими республиками!
Было непонятно, почему медлит и чего дожидается Кремль. Это очень беспокоило Юру. Тем более что дальние отголоски конфликта докатились даже до Оренбургского училища. Курсантов, приехавших из Азербайджана и Армении, стали часто вызывать к замполиту и его помощникам из «пятерки» для проведения профилактических бесед. Им было официально объявлено, что письма, приходящие из республик будут вскрываться. Курсанты из числа армян и азербайджанцев ходили невеселые, но стычек между ними не случалось – они, очевидно, понимали, что если начнут выяснять межнациональные отношения здесь, то вылетят из училища в два счета.
Только один из курсантов не сдержался. Сардарян, армянин из Карабаха, проходивший обучение на втором курсе и славившийся большим ростом и зычным голосом, сорвался как-то ночью в бега да так и исчез, растворившись в многолюдье на переломе эпох…
Кремль вмешался в ситуацию в конце июня – когда курсанты вовсю уже занимались в летних лагерях. События развивались так. Помощник замполита по воспитательной работе пригласил свободных от полетов и нарядов курсантов в «ленинскую» комнату, где стоял единственный на весь лагерь телевизор. С заявлением выступал сам Андропов. Он чеканил каждую фразу, глядя на телезрителя в упор сквозь линзы очков в тонкой блестящей оправе. Андропов говорил о том, что эскалация насилия в Нагорном Карабахе достигла апогея, что враждебные антисоветские силы инспирировали конфликт там, где не было никогда почвы для конфликта, что дальнейшее развитие ситуации создает угрозу целостности Союза, а потому необходимо предпринять экстраординарные меры по нормализации обстановки. Юра тогда еще подумал, что националистам не поздоровится. Он не ошибся.
В Азербайджанской ССР и Армянской ССР на всё лето было введено чрезвычайное положение. Воинские подразделения, имеющие опыт боевых действий и выводимые из Афганистана, тут же направлялись и расквартировывались в Нагорном Карабахе и в тех городах, где было выявлено националистическое подполье. Да-да, оказалось, что за последние десять лет в республиках на базе диссидентского движения взросло самое настоящее подполье: с явочными квартирами, с тайными арсеналами, с системой «троек» и «пятерок». Оказалось, что даже погромы не были случайным делом – они были частью большого плана по дестабилизации республик, а погромщики разоряли конкретные квартиры, вырезая семьи по заранее составленным спискам. Националистическое подполье всё же не могло бы чувствовать себя столь вольготно, если бы его деятельность не поддерживалась некоторыми из руководителей местных партийных органов и местной госбезопасности. Все они были разоблачены, арестованы, а многие – приговорены к расстрелу за измену Родине.
Националистический мятеж коснулся Москаленко и с другой стороны. Старший брат Сергей прослужил на полгода дольше положенного – его часть перебросили в Нагорный Карабах, в зону боевых действий, и демобилизовался он только глубокой зимой, перед самым Новым годом. Вернулся домой «злой и веселый» (как охарактеризовал его состояние отец), сразу пошел устраиваться в Школу милиции – и уже на следующий день щеголял в новенькой форме, так и не примерив гражданский костюм. Объяснил свой выбор так. Не хочу, мол, дожидаться, когда эта шваль в Москве бучу поднимет. Чтобы не пришлось, мол, хоронить детей. Железный аргумент!
Юра очень обрадовался тому, что старший брат вернулся из армии таким обновленным и с правильными идеями в голове. Но его одолевали собственные заботы и времени думать о Сергее совсем не было.
Кстати, поначалу Юра писал домой не реже раза в неделю. И не реже раза в неделю получал из дома ответ от отца и мамы – обычно они вкладывали свои послания в один конверт. Но потом стал писать всё реже, и не потому, что как-то охладел к родителям, он продолжал их любить, но потому что, с одной стороны, жизнь в училище была довольно однообразна и писать о хождении в бесконечные наряды не выглядело слишком умным; а с другой стороны – в этой жизни попадались настолько яркие эпизоды, что Юра просто боялся доверить свои впечатления бумаге. Ну как в самом деле опишешь оглушающее состояние свободы, которое охватывает тебя при каждом полете – с инструктором ли, самостоятельном ли? Какие слова способны вместить чувства, производные от ощущения скорости, которое дарует тебе эта стремительная крылатая машина, построенная на земле для неба и… для тебя? Как передашь бумаге, мятому листку в клетку, ту эйфорию, которая держит тебя и не отпускает, даже когда всё уже закончилось и ты идешь по «бетонке» на подгибающихся от перенесенного напряжения ногах?.. Никак не передашь. А потому и стараться не стоит. Зачем? Родители и так догадаются, что если он давно уже выбрал для себя профессию летчика, то, наверное, что-то имел в виду и, наверное, получает удовольствие от процесса. Потому Юра довольно скупо писал всегда о своих учебных вылетах, вообще о самом ярком и интересном в своей жизни, а об остальном, малоприятном или рутинном, писалось еще короче – и письма выходили совсем маленькие. И совсем редко получалось у Москаленко писать после переезда в летний лагерь.
84 
