108 
И шестидесяти пяти ему никогда не дашь. Максимум — пятьдесят. Ну, пятьдесят с хвостиком...
М-да... Как выражалась киевская Кошка Циля, «тут я пролетел, как фанера над Парижем»!
А этот фон Тифенбах размахивает рекламной Листовкой с моим действительно ужасным изображением и спрашивает всех так весело:
— Ну-с, и где же этот ваш «Дикий, Сибирский, Русский, Таежный, Сторожевой» — он же гангстер, он же Крестный отец наркомафии?
Таня Кох берет его за руку, подводит к воротному столбу, на котором сижу я, показывает на меня пальцем и говорит ему:
— Знакомьтесь. — А мне мысленно добавляет: — Умоляю, веди себя пристойно!
А меня уже и умолять не надо. Смотрим мы с этим фон Тифенбахом друг на друга, и я вдруг неожиданно понимаю, что вижу перед собой безумно ОДИНОКОГО ЧЕЛОВЕКА!
ЧЕТВЕРТОГО ОДИНОКОГО ЧЕЛОВЕКА В МОЕЙ ЖИЗНИ, поразительно раскрытого и готового к КОНТАКТУ с самым глубоким проникновением в дознание реципиента. Или «преципиента»?.. Эти слова из книги доктора Шелдрейса я всегда путаю!
Короче. Я такого еще не встречал!..
И пусть никогда не обидятся на меня три близких мне Человека, с разной степенью привязанности, но с одинаковым градусом ОДИНОЧЕСТВА — Шура Плоткин, Водила, Таня Кох...
Для того чтобы «приручить» каждого из них, для того чтобы открыть перед ними замечательные возможности Телепатического Контакта со мной — мне пришлось немало потрудиться.
Это была прекрасная, благодарная, но все-таки очень тяжелая работа.
А тут, в этом стареньком пареньке в джинсиках, я неожиданно открыл мгновенную готовность к безграничному КОНТАКТУ! Как Человек с Человеком, как Животное с Животным, — если, конечно, они не заражены видовой или расовой ненавистью.
В этой потертой кожаной курточке, в этих стираных-перестираных джинсах и нелепых ковбойских полусапожках я увидел не старческое желание казаться моложе своих лет, а сопротивление чему-то — некий вызов, протест. Словно он постоянно ведет какую-то небольшую, но очень ВАЖНУЮ ДЛЯ НЕГО войну за право быть таким, каким он хочет быть, а не таким, каким его хотят видеть!..
Мне это в нем так понравилось, что я без малейшей подготовки, на ВОЛНЕ, недоступной для Тани и Эриха, сказал этому Тифенбаху:
— Слушайте! Я вас представлял себе совершенно другим!
— Вы разочарованы? — моментально входя в Контакт, спросил он.
— Нет, нет, что вы!.. Наоборот! — искренне заверил его я и мягко спрыгнул со столба на крышу его «роллс-ройса».
Надо было видеть, как он по-детски обрадовался! У него даже глаза увлажнились... Ои с трудом отвел от меня взгляд и повернулся ко всем стоящим вокруг.
— Ну как же можно было его так невыгодно фотографировать?! — Фон Тифенбах огорченно потряс рекламной листовкой с моим идиотским оскалом. — Посмотрите внимательней — ведь этот кот поразительно и мужественно красив! Как удивительно идет ему его рваное ухо, как украшает его этот шрам через всю физиономию и как много говорит о его бойцовских качествах... Да такому шраму позавидует любой бурш-дуэлянт!
Вот такого я о себе никогда не слышал!,. Остается только узнать, что такое «бурш-дуэлянт», и будем считать, что до Петербурга мы с Фридрихом фон Тифенбахом обрели друг друга.
И в ту же секунду я осознал, каким безжалостным цинизмом пронизана моя последняя фраза!
Но что!.. Что я мог поделать?! Там Шура Плоткин, а с ним — вся моя жизнь!.. Там беспомощный, оклеветанный и неподвижный Водила... Там, в конце концов, мой единственный и верный друг — бесхвостый Кот-Бродяга!
Там перед Моим Собственным Домом — Мой, Собственный Пустырь, населенный Моими Собственными Приятелями и Врагами — Кошками, Котами, Собаками...
Словно прося прощения за будущее предательство, я перепрыгнул с крыши «роллс-ройса» на его теплый капот и уселся рядом с Фридрихом фон Тифенбахом, который продолжал вещать:
— И потом, фотография же совершенно не передает его потрясающие размеры! Вы бы для сравнения хоть какую-нибудь кошку посадили бы рядом...
— Рядом с ним кошек лучше не сажать, — пробормотал Руджеро.
— Ах, даже так?! — воскликнул фон Тифенбах и уставился на меня с таким нескрываемым завистливым любопытством, что я даже почувствовал себя неловко за свои круглогодичные неограниченные сексуально-половые возможности, далеко выходящие за рамки пресловутых «мартовских» нормативов.
* * *
Куплен я был самым роскошным образом! За столом — с остатками пирожных, свежим кофе и каким-то фантастическим шампанским, которое оказалось у фон Тифенбаха в его «роллс-ройсе».
108 
