Последние отзывы

  31  

— Ты давай закругляйся поскорей, а то у меня перерыв кончается.

И если от всхлипов вчерашней Сузи я даже сам завелся на это дело, то тут мне стало так тошно, так противно, что я бросил свою замечательную жратву и выпрыгнул из кабины к чертовой матери на железный пол автомобильного трюма. Тьфу!.. Пропади она пропадом эта Манька-Диана...

Ну нельзя!.. Нельзя, как говорил Шура, «разлагать гармонию алгеброй». Я понятия не имею, что это такое, но Шура обычно говорил эту фразу в очень схожих ситуациях. И я был с ним совершенно согласен — нельзя!..

Смотался я к пожарному ящику с песком, сделал все свои естественные дела, зарыл поглубже и побрел под машинами. И чувствую— ноги меня сами несут к серебристому «мерседесу». Причем без какого бы то ни было желания трахаться. Просто поболтать... А то и с Водилой, и со всеми остальными у меня, как бы сказать, «игра в одни ворота». Я их всех понимаю, а они меня — нет. А тут, с Дженни, вариант обоюдный. Она меня понимает, я ее понимаю, болтай, пока язык не отсохнет! Можно было бы, конечно, потрепаться и с Рудольфом, я этот ночной бар нашел бы запросто, но Водила так просил «не отсвечивать», что подвести его под неприятности с администрацией судна, с моей стороны, — было бы просто непростительным грехом. Я и попер напрямик к «мерседесу»...

Иду, а в башке у меня вдруг начинает крутиться этакая логическая спираль: «мерседес» — Дженни — золотая зажигалка — мой Водила — его желание объявить по корабельному радио — дескать, «кто потерял такую-то и такую-то зажигалочку?» — возврат зажигалки этому хаму — хозяину Дженни...

Нет! Этого я не мог допустить! Пока мой Водила-Мудила, со своей исконно-посконной, — чисто российской совестливостью, еще не добрался до радиорубки, я должен кое-что предпринять. Тем более что для этого сейчас самый подходящий момент!

Я развернулся и галопом помчался к своему грузовику. Вскарабкался в кабину через приспущенное боковое стекло как раз в тот момент, когда мой Водила под истошный вой Маньки-Дианы заканчивал свои половые упражнения.

Зажигалку я увидел сразу же. Она валялась на полу кабины, выпав из кармана джинсов моего Водилы, впопыхах брошенных на сиденье. Там же, на полу, валялись рассыпанные сигареты и какая-то медная денежная мелочь.

Я прихватил зажигалку зубами, снова выполз из ходуном ходившей кабины, но уже не спрыгнул вниз, а, наоборот, вскарабкался на крышу кабины. А уже оттуда пробраться в запретный фургон было для меня делом плевым...

Внутри фургона, в кромешной темноте, стараясь не вдыхать запахи, идущие от «той» пачки фанеры, я проскакал по остальным упаковкам к самому заднему борту. Там я обнаружил провонявшую соляркой и перегоревшим машинным маслом грязную коробку с ветошью и зарыл туда золотую зажигалочку от самого «Картье», стоимостью в пять с половиной тысяч долларов. А это не хвост собачий! Это — пятьсот пятьдесят Манькиных шоферов-дальнорейсовиков!..

Если считать каждого по червонцу. Потому что, кроме моего Водилы, вряд ли найдется еще кто-то, кто станет добровольно доплачивать к Манькиной таксе пять долларов за нестандартность собственных размеров...

А мой Водила пусть пока думает, что он потерял зажигалку. Зато, когда через месяц мы будем возвращаться в Петербург к Шуре Плоткину, я преподнесу эту зажигалку своему Водиле «в самом лучшем виде», как сказал бы Шура.

Вылез я из фургона и уже с легким сердцем побежал к «мерседесу» — рассказать все Дженни. Однако серебристый «мерседес» сухо и неприветливо встретил меня наглухо поднятыми стеклами дверей и намертво задраенным верхним люком.

Дженни в машине и след простыл.

* * *

Мне ничего не оставалось делать, как вернуться к своему грузовику.

Маньки-Дианы не было. Видимо, у нее кончился перерыв в судомойке и она умчалась готовить посуду к обеду шестисот пассажиров.

Водила ползал по кабине, поднимал на полу коврики, заглядывал под сиденья. Увидел меня и огорченно сказал:

— Вот, Кыся... Зажигалочка-то твоя — тю-тю! Видать, мало ей, сучке, пятнадцати долларов показалось, этой Диане задроченной, так она еще и зажигалочку нашу скоммуниздила...

Неожиданно мне стало вдруг очень жалко эту дуреху Маньку. Мало того, что она все еще радуется десяти долларам, в то время когда валютные потаскухи уже давно перешли на стодолларовую оплату, а гостиничные проститутки — Шура как-то говорил — меньше чем за полтораста и разговаривать не начинают; так ее, беднягу, еще и в воровстве, которого она не совершала, обвинили...

  31