34 
— Ты пришел, Андре. Это — хорошо.
Это было сказано звучным мужским голосом на хорошем французском языке.
Андре окаменел.
«Очевидно, это мне снится», — подумал он.
Хотя Андре видел дядю только в детстве, он тут же понял, что это говорит граф де Вилларе.
— Ты найдешь то, что ищешь, — пообещал дядя. — Тебе поможет Саона. Саона… Саона… Саона знает, где спрятан клад. Саона… Саона…
Голос замер, перекрытый оглушительным боем барабанов.
Теперь папалои — или это была все-таки змея? — снова опустился на землю, скрылся под одеялом, последней скрылась извивающаяся рука. Создавалось впечатление, что змея спрятала голову.
У Андре теснило грудь, он чуть не задохнулся.
Хор снова наполнил ночь многоголосыми исступленными выкриками, барабаны забили все громче, танцоры стали перепрыгивать через огонь, разгоравшийся с новой силой.
Андре заметил, что в состоянии гипноза какой-то мужчина лезет вверх по ритуальному столбу, вскрикивая от мистического экстаза.
Не в силах сдвинуться с места, Андре сидел, пораженный случившимся, пытаясь собраться с мыслями, отделить то, что было на самом деле, от того, что ему почудилось.
Сделать это было нелегко: то, что он видел своими глазами, противоречило здравому смыслу. Однако убедить себя в том, что у него лишь разыгралось воображение, Андре также не мог.
Он явственно слышал суховатый, властный голос своего дяди, различал безукоризненное французское произношение.
Едва ли эти негры, привезенные сюда работорговцами из далекой Африки и сохранившие на новой земле свои таинственные обряды, могли разыграть его таким образом.
Папалои поднялся с земли.
Он подошел к Андре и протянул ему руку. Сообразив, что от него требуется, Андре в ответ протянул свою для рукопожатия.
Потом старый жрец повернулся к Томасу и поприветствовал его. Андре заметил, что перед тем как подать руку, жрец сделал странное движение пальцами.
Позднее он узнал, что это жест, принятый у тайных приверженцев вуду, в результате императорского запрета на местные верования загнанных в подполье.
Сказав несколько слов, которые Андре не расслышал, папалои подошел к соседу Андре.
— Нам — уходить, мсье, — прошептал тот Андре.
Андре неохотно встал. Ему хотелось еще побыть среди этих людей, побольше узнать о них, убедить себя в том, что все, что он испытал, происходило наяву.
Но Томас повел его прочь, уверенно показывая путь, и они вышли на тропу, где были привязаны лошади.
— Томас, а ты слышал, что было сказано? — решился спросить Андре.
— Нет, мсье, — спокойно ответил Томас. — Не слышать ничего.
— Ты ничего не слышал? — изумился Андре. — Но как же так? Ведь когда папалои поднялся из-под одеяла, он обратился прямо ко мне!
Томас отвязывал лошадей.
— Не слышать ничего, — невозмутимо повторил он. Мужчины сели на своих лошадей и молча двинулись в путь. Под впечатлением от всего пережитого Андре не произнес больше ни слова.
Доехав до края плантации, Томас спросил:
— Мсье благословлен Дамбалла? Дамбалла поможет мсье?
— Если ты ничего не слышал, откуда ты это знаешь? — недоверчиво спросил Андре.
— Папалои сказал, Дамбалла взять вас под защиту.
— А ты не понял, что Дамбалла разговаривал со мной о том, что мы ищем? — продолжал расспрашивать Андре.
— Дамбалла говорит с сердцем избранника, мсье, — торжественно заявил Томас.
Этот ответ удовлетворил Андре. Теперь он верил, что Томас действительно ничего не слышал и дядин голос раздавался прямо у него в душе.
Но как это могло произойти? Как он, образованный англичанин, мог поверить в то, что с ним говорит умерший родственник?
Рассудок противился, не в состоянии разумно объяснить происшедшее, но в душе Андре был убежден, что он не стал жертвой гипноза или какой-нибудь странной мистификации.
Он вспомнил о девочке, которую удочерил его дядя. По словам Жака, она погибла вместе со всей семьей.
Не ее ли звали Саоной? Но если и так, Андре ничего о ней не знал и едва ли теперь можно было найти человека, который мог что-нибудь про нее сообщить.
Андре вспомнил, как давным-давно его мать рассказывала, что как огорчились Филипп де Вилларе и его жена, когда у них родился третий сын, — они так хотели девочку.
Дядя ничего не писал о приемной дочери, в этом Андре был уверен. Но ведь он вообще редко писал с тех пор, как семья брата перебралась в Англию.
О сыновьях он также писал мало. Дядя Филипп опасался за их будущее, чувствуя, что на Гаити назревает восстание.
34 
