Когда же она приходила, мы просто спешили как можно скорее унести ноги.
Схватки у мамы начались среди ночи. Часа в три я услышала, что она встала и начала ходить по дому. Я тоже поднялась. Спать все равно не было никакой возможности: шел дождь. До переезда на ранчо Блубоннет я считала, что шум дождя успокаивает, однако если дождь стучит по жестяной крыше четырнадцатифутового прицепа, децибелы получаются такие, будто это не прицеп, а целый ангар для самолетов.
С помощью таймера от плиты я измерила частоту схваток, и когда они начали происходить с интервалом в восемь минут, мы позвонили акушеру, после чего я сделала звонок мисс Марве с просьбой отвезти нас в семейную клинику, в местное отделение хьюстонской больницы для нуждающихся.
Я тогда только что получила водительские права и считала себя довольно неплохим водителем, но мама заявила, что ей будет спокойнее, если нас отвезет мисс Марва. Хотя я про себя думала, что было бы гораздо безопаснее, если б за рулем сидела я, поскольку манера вождения мисс Марвы в лучшем случае бывала творческой, а в худшем провоцирующей ДТП. Мисс Марва ехала, то и дело пересекая разделительную полосу, она поворачивала не из того ряда, ускорялась и замедлялась в зависимости от темпа разговора и, едва завидев желтый свет, вдавливала педаль газа в пол. Лично я предпочла бы, чтобы нас отвез Бобби Рэй, но они с мисс Марвой за месяц до этого разошлись на почве ревности. «Как только определится, в какой сарай забивать свои гвозди, пусть возвращается», – сказала мисс Марва. После их разрыва мы с ней ездили в церковь вдвоем, мисс Марва вела машину, а я всю дорогу туда и обратно молилась.
Мама была спокойна, но разговорчива, ей пришла охота вспомнить тот день, когда на свет появилась я.
– Когда у меня начались схватки, твой папа так разнервничался, что споткнулся о чемодан и, упав, чуть не сломал ногу. А потом гнал как сумасшедший, а я всю дорогу кричала, чтобы он ехал помедленнее, грозя перебраться на его место за руль и самостоятельно отвезти себя в больницу. В родильной палате он со мной не остался – видно, не хотел путаться под ногами. А когда впервые увидел тебя, Либерти, прослезился и сказал, что ты – любовь всей его жизни. Никогда прежде я не видела, чтобы он плакал.
– Это очень мило, мама, правда, – сказала я, извлекая заранее приготовленный мной список, чтобы проверить по нему, все ли уложено в сумку. Я собрала ее еще месяц назад и проверяла уже, наверное, раз сто, но все равно боялась, как бы чего не забыть.
Непогода усиливалась, весь прицеп сотрясался от громовых раскатов. Хоть времени было только семь, темень стояла как ночью.
– Вот дерьмо, – вырвалось у меня при мысли, что предстоящая поездка на машине с мисс Марвой за рулем в такую погоду – серьезный риск для наших жизней. Начнется потоп, и ее низкий «пинто-вэгон» до семейной клиники просто не доползет.
– Либерти, – удивленно и с осуждением сказала мама, – я никогда раньше не слышала, чтобы ты ругалась. Надеюсь, твои друзья в школе не оказывают на тебя дурного влияния.
– Прости, – извинилась я, пытаясь сквозь залитое дождем окно разглядеть хоть что-нибудь.
По крыше внезапно забарабанил град, с неба посыпались тяжелые белые льдинки, и мы обе вздрогнули. Грохот начался такой, словно кто-то сыпал на наш дом монетки. Я побежала к двери и, распахнув ее, увидела отскакивающие от земли шарики.
– Размером с шарики для игры в марблз, – сказала я. – И несколько с мячики для гольфа.
– Вот дерьмо, – выругалась мама, обнимая свой напряженный живот.
Зазвонил телефон, и мама взяла трубку.
– Да? Привет, Марва, я... Что? Сейчас? – С минуту она слушала. – Хорошо. Да, ты, наверное, права. Ладно, увидимся там.
– Ну что? – спросила я в нетерпении, когда она повесила трубку. – Что она сказала?
– Она говорит, что главная дорога скорее всего уже затоплена и ее «пинто» там не пройдет. Она велела позвонить Харди, и он отвезет нас в пикапе. Поскольку места у него в машине только для нас троих, он сначала довезет нас, а потом вернется за Марвой.
– Слава Богу, – с облегчением вздохнула я. Пикап Хард и где хочешь проедет.
Я ждала, глядя в щель приоткрытой двери. Град прекратился, но только не дождь. Холодной пеленой через узкий дверной проем он заливался внутрь. Я то и дело оглядывалась на маму. Та притихла, забившись в угол дивана. Ясно было, что боли усиливаются, – она перестала разговаривать и ушла в себя, сосредоточившись на неумолимом процессе, который происходил в ее теле.