— Разве тебе сейчас хуже? — спросил Эван, медленно снимая с Кэтрин прозрачную сорочку, так что она соскользнула сначала на талию, а потом на пол.
— Да… но… — нерешительно проговорила Кэтрин, запнувшись, когда его взгляд пробежал по ее телу, по заострившимся от напряжения соскам… тонкой талии… округлым бедрам…
Казалось, жар стыдливости и смущения охватил все ее тело, когда взгляд Эвана остановился на шелковистых завитках ее лона. Кэтрин инстинктивно попыталась прикрыться ладонью, но Эван отодвинул ее руку, пробормотав:
— Пожалуйста… не мешай мне наслаждаться красотой твоего тела. Мне оно снилось ночами, моя милая Кэтрин!
Ласковая нежность, с которой Эван проговорил эти слова, заставила ее снова вспыхнуть, и Кэтрин, полуотвернувшись, позволила ему рассмотреть себя с головы до ног. Едва уловимый запах сирени, исходивший от нее, заставил его вспомнить о том, что Кэтрин принадлежит к иному, нежели он, слою общества. К тому, где богатые люди ежедневно принимают ванны с сиреневой водой и одеваются в тонкие муслиновые ткани. К тому слою общества, до которого самому Эвану очень далеко.
Мальчиком Эван издали глазел на таких, как она, — они изредка появлялись в Линвуде. Он восхищался их ухоженным видом и красивой одеждой — ведь сам он на своей ферме имел возможность вымыться всего лишь раз в неделю. И одежда его была из домотканого полотна и грубой шерстяной материи.
Теперь, конечно, он принимал ванну столько раз, сколько ему хотелось. И одевался так же, как те люди, на которых он прежде взирал с немым восхищением. Но внутренний голос не уставал твердить Эвану, что он по-прежнему всего лишь простой парень, который только притворяется кем-то другим.
И этот же голос зазвучал в нем сейчас снова, напомнив, что Эван не имеет никаких прав на эту прелестную женщину, с ее невинностью и чистотой. На даму столь благородного происхождения. Эван заставил этот голос замолчать. Кэтрин не из таких женщин, чтобы ее заботило его происхождение.
Но самое главное, — она желала его. И только это имело значение.
Встав на колено, он осторожно развязал подвязки, потом спустил чулки… пальцы его скользнули вверх, меж ее ног, и Кэтрин затрепетала.
— Скажи мне, Кэтрин, неужто в этом есть хоть что-то дурное? — с трудом, хриплым от сдерживаемой страсти голосом, проговорил Эван. — С той минуты, как я увидел тебя, я просыпался каждую ночь, воображая, как нежна на ощупь твоя кожа и как восхитительны твои бедра.
Эван поднялся на ноги, но рука его по-прежнему медленно двигалась вверх, пока он не ощутил прикосновение мягких завитков.
Кэтрин слабо вскрикнула, но не успела запротестовать. Он снова закрыл ей рот поцелуем и долго не отрывался от ее губ, а палец его тем временем пробирался сквозь шелковистые волоски.
Лоно было влажным, горячим и пульсирующим — Эван застонал от наслаждения, ощутив это. Она желала его. Ее испуг еще не прошел, но желание оказалось сильнее страха.
Когда пальцы Эвана скользнули в лощинку, он ждал, что Кэтрин начнет вырываться, но она только сильнее выгнулась навстречу ему.
— Как хорошо, правда, моя девочка? — прошептал Эван.
Кэтрин с трудом понимала, о чем он спрашивает, потому что его жадный рот, оторвавшись от ее губ, прильнул к груди. Но Кэтрин и в самом деле было хорошо, просто восхитительно. Каждое прикосновение Эвана отзывалось в ее теле дрожью… И еще глубинным томлением, какого она еще не испытывала прежде, — даже когда металась по ночам в своей одинокой постели.
А пальцы Эвана! Они просто делали с ней чудеса. Когда один из них оказался у самого лона, Кэтрин пронзило ощущение неизъяснимого наслаждения. Нежно, но настойчиво, палец ласкал ее сокровенное место, и, когда она наконец расслабилась, волна горячего жара окатила ее с ног до головы. Это было так прекрасно, что Кэтрин показалось, будто она вот-вот растворится в блаженстве.
Никто не говорил ей, что она будет чувствовать нечто подобное. В ночь накануне свадьбы бабушка определила занятие любовью как «обязанность, порой довольно приятную», но предупредила, что в первый раз это будет больно. И из бабушкиного описания самого акта Кэтрин отлично поняла, почему он связан с болью. Ибо вообще не представляла, как она может вытерпеть, чтобы нечто постороннее именно таким способом проникло в ее тело.
Но пока боли не было. Никакой. Только невыносимое, жгучее желание, вызванное ласками Эвана, которое заставляло Кэтрин вцепиться изо всех сил сначала в его рубашку, а затем в бугрящиеся под ней плечи Эвана.