— Но откуда мой отчим узнал, куда держать путь после Марселя? — спросила Шона.
— Да все очень просто. У него был свой человек в порту, который выяснил ваш маршрут у начальника порта. С этого момента полковник Локвуд шел за вами по пятам. Когда мы прибыли в Лимасол, он услышал об Эктоне. Они были давними собутыльниками, и Локвуд отправился на его поиски. Я тоже, но независимо от полковника. Мне удалось прицепиться к вашей карете сзади. Я думал, что смогу застать убийцу врасплох.
Джимми вновь обратил общее внимание на Эктона.
— И так оно и вышло, не правда ли, мерзавец? А теперь перестань брыкаться. Тебе не удастся вырваться, мы уже почти в порту.
Затем Джимми спросил маркиза:
— Вы не будете возражать, милорд, если я вернусь на вашем судне?
— Что вы, буду очень рад, — не задумываясь ответил маркиз. — Мы немедленно отправляемся в Англию.
Через несколько минут они уже въехали на причал и остановились у яхты. Капитан, наблюдавший за ними, сразу же выслал им навстречу четырех моряков.
С их помощью они втащили отчаянно сопротивлявшегося Джорджа Эктона на борт, пока Джимми бдительно следил, чтобы пленник не вырвался на волю. Затем преступника заперли в трюме.
Лайонел огляделся по сторонам в поисках Эффи, но она уже взбежала на борт следом за Джимми.
Маркиз расплатился с извозчиком. Двигался он как в трансе, словно разум его был отделен от тела.
Когда Шона взяла его за руку, он одарил ее легкой растерянной улыбкой.
Она почувствовала, как по спине ее пробежал холодок. Это что, конец? После всех слов любви, которые он произнес, она все еще могла думать, что он не любит ее, что она всего лишь выполнила свои функции и теперь может уходить.
— Давай же, — тихо сказал он. — Идем.
Они быстро взошли на борт, и матросы начали поднимать трап.
Но в самый последний момент из темноты с визгом выбежал какой-то человек:
— Подождите! Стойте, я сказал!
Полковник Локвуд, путаясь в длинной ночной сорочке, метнулся к трапу как раз в ту секунду, когда тот окончательно исчез.
— Стоять! — скомандовал капитан.
Не опуская трапа, он с чрезвычайным любопытством посмотрел на маркиза, пока полковник продолжал свои дикие пляски на причале.
Корабль двинулся вперед, оставляя между собой и кромкой гавани полоску чистой воды, которая становилась все шире. Теперь полковник никак не мог вернуться домой.
— Что прикажете делать, сэр? — спросил капитан.
— А почему бы просто не бросить его здесь? — предложил Лайонел. — Пускай болтается тут, пока мы не доплывем до Англии.
Судя по яростному воплю, полковник услышал это предложение. Он начал постепенно карабкаться наверх, пока не встал твердо на ноги. Затем боком перебросил свое тело через борт и плюхнулся на палубу.
— О Боже, не было печали... — пробормотал Лайонел. — Нельзя же в присутствии леди показывать такие безобразные ноги!
— Леди? Каких еще леди? — бесновался полковник. — Ни одну из них нельзя назвать леди...
Окончание фразы донеслось до слуха окружающих лишь как нечленораздельные вопли, ибо в ту же секунду пара безжалостных рук подхватила Локвуда и подняла в воздух. Джимми вернулся как раз вовремя, чтобы услышать его слова.
— Ошиблись кораблем, полковник, — рявкнул он. — Ваш вон там!
Одним легким движением он швырнул полковника за борт. Послышался громкий всплеск, когда эта туша шлепнулась о воду.
— Я мечтал об этом с самого начала нашего путешествия, — объяснил Джимми, наблюдая, как беспомощно барахтается его жертва. — Не беспокойтесь. Плавать он умеет. Смотрите-ка, его уже подбирает какая-то лодка!
Он отвернулся от поручней.
— Вот так-то, — сказал он. — Теперь мы можем о нем забыть. Эктон заперт в трюме, и двое человек из экипажа вашей светлости будут охранять его денно и нощно. С вашего позволения, милорд, мне хотелось бы составить расписание дежурств. Чтобы у входа постоянно дежурили двое мужчин.
— Как вам будет угодно, — ответил маркиз. — Я скажу капитану, чтобы в этом он целиком и полностью подчинялся вам.
— Спасибо, милорд. Разумеется, я сам проведу немало времени на посту, но в данный момент у меня есть дела поважнее.
Он подмигнул Эффи.
— О Джимми, — растаяла она. — Ты приехал сюда за мной...
Всем своим видом парень выражал смущение и раскаяние.
— Я наговорил тебе всяких гадостей, но это не со зла. Дорогая моя, я знаю, что ты всегда хранила мне верность.