— Ну, ладно, парни, — кивнул Кот. — Может, у вас еще какая информация появится. Я еще подъеду.
— Давай, — брюнет сплюнул себе под ноги, давая понять, что Кота здесь не очень-то и ждут. — Приезжай. И вы тоже, если узнаете чего, не теряйтесь.
Бритоголовый растянул на морде паскудную улыбочку… Костян кивнул, отошел назад и уселся в бумер.
— Поехали, короче, — сказал он Раме. — Надо хату снимать. Здесь нас никто не ждет. Блин, ну, бывает ведь в жизни такая непруха. Кто бы рассказал, не поверил. Одна черная масть катит.
— А чего такое? — спросил Килла. — Чего случилось-то?
— Догадайся с трех нот, ты же самый башковитый, — ответил Кот.
— Что я тебе, гадалка с Киевского вокзала? Рожа у меня не цыганская, чтобы отгадывать и загадывать.
— Бука исчез куда-то, — Кот прикурил сигарету. — А эти придурки, как ты уже догадался, не его лучшие приятели. Кредиторы наезжают. Пришли за бабками, на которые их Бука якобы опустил. Что-то тут не по масти. Бука всегда платил по долгам. Мог задержать долг — это у него запросто, но кинуть людей… Нет, сомнительно.
— А где тут хату можно снять? — спросил Рама, выруливая из тесного пространства двора. — Куда хоть поворачивать?
— Сейчас налево, — ответил Кот. — Поедем на рынок. Там вечно толкаются всякие бабы, старухи, которые сдают углы или комнаты. Тут не Москва, на жилье цены копеечные. Что-нибудь подберем даже на ту мелочь, что в кармане звенит.
Кот, проспав все утро, открыл глаза: ходики на стене отстукивали двенадцатый час дня. Перевернувшись на спину, с удивлением обнаружил, что он, накрывшись тяжелым ватным одеялом, лежит на какой-то дерюге, расстеленной на полу. Под головой подушка, старая истончавшая наволочка набита истлевшей соломой. Кот уставился в серый потолок, стараясь сообразить, где он находится и как сюда попал.
Большая комната, провонявшая вековой пылью и мышами, обставлена какой-то рухлядью со свалки. Вместо люстры с потолка на длинном шнуре свисала прозрачная груша стосвечовой лампочки. На стене розовая чаша светильника, похожая на крепкие девичьи ягодицы. Напротив двустворчатый шкаф с оторванной дверцей. Дверь в комнату прикрыта, по белой краске кто-то написал толстым фломастером пару коротких ругательств и поверху нарисовал акт совокупления женщины с обезьяной. При более внимательном рассмотрении обезьяной оказался мужчина, с ног до головы заросший густыми волосами. Сделав это открытие, Кот вздохнул и сел на подстилке.
Оказывается, он заснул, не стянув с себя ни штанов, ни даже носков. Под радиатором отопления валялись три пустые бутылки из-под водки, пара консервных жестянок, вылизанных хлебной коркой, и сухой хвостик колбасы. Напротив Кота на продавленном диване дремал Димон Ошпаренный. Видимо, ночью он сбросил с себя повязку, и теперь пропитанные сукровицей ржавые бинты валялись в миске, закрывая собой недоеденные пельмени. Димон чуть слышно застонал и отвернулся к стене. Но тут же беспокойно заворочался и проснулся.
— Кот, это ты? — спросил Димон.
— Нет, не я. Фея крестная.
— Сколько же мы вчера выжрали?
— Вижу только три пустые посудины, — ответил Кот, продолжая изучать незнакомый интерьер. — Плюс одна пивная.
— Остальные бутылки Килла и Петруха вынесли, — сказал Димон. — А эти почему-то оставили.
— А где они?
— За пивом пошли. И еще чего-нибудь прицепят к пиву.
В дальнем углу на исцарапанной гвоздем бельевой тумбочке тускло светился экран черно-белого телевизора. Вдоль и поперек бегали полосы, мерцала серая рябь, сквозь которую проступала далекая фигура диктора, видно, крутили новости. Допотопный телевизор, пожалуй, единственный предмет роскоши в этой крысиной норе. Но вместо человеческой речи из динамика выходил лишь треск и змеиное шипение. В ближнем углу сломанная стиральная машина, в барабан которой, судя по чудесному аромату, теперь сваливали табачный пепел и окурки. Как в помойное ведро.
Сквозь немытые стекла окон пробивался тусклый свет серого дня, больше похожего на вечер. На полу мятые тряпки, заляпанные то ли краской, то ли чьей-то кровью, мужские носки и заржавевшая килограммовая гирька от весов.
— Господи, — Костян согнул колени, обхватил ладонями тяжелую башку. — Как мы оказались в этой помойке?
— А ты чего, совсем ни хрена не помнишь? — Ошпаренный, перевернувшись набок, взял с пола сигаретную пачку и зажигалку, пустил в потолок струю дыма. — Вчера натурально подъезжаем к колхозному рынку, где трется вся эта сволочь. Ну, которые квартиры и комнаты сдают. Подваливает к нам такая благообразная бабка. Седая, на носу очки и пальто без дырок, только воротник моль подчистую съела. Короче, внушает доверие. Спереди бабка мясистая, а сзади оказалась говнистая. Говорит, квартира у меня, хоть табличку вешай: «образцовое жилище». Ну, мы приперли сюда…