107 
Подходящая смерть для профессионального убийцы. Может, в последние мгновение своей поганой жизни он понял, каково это, оказаться в роли жертвы. И все, и точка. Даже думать об этом не следует. Но внутренний голос, упрямый, настойчивый голос, говорил, что точку ставить пока рано. Остался второй человек, каким-то чудом спасшийся во время взрыва, спасшийся, хотя, как ни крути, должен был разделить судьбу своего напарника. Этот второй жив. Значит, можно ждать новых сюрпризов.
– Вы, – Марьясов исподлобья глянул на Васильева, – обещали, что этого паршивого журналиста вот-вот попрут с работы. И тогда вы им займетесь вплотную. Но в сегодняшней газете напечатана его заметка. Вот она, цена ваших обещаний, цена вашей деятельности. Одни отговорки. О моей личной безопасности заботятся другие люди, не вы. А от вас требуется только найти кейс. Всего-навсего. Остальное – не ваши проблемы.
– Рослякова выгонят с работы не сегодня, так завтра, – Васильев погладил пальцами усы. – Этот вопрос я уже решил, остается немного подождать. Его выгонят из газеты, и тогда он – мой. Подождите немного.
– Я только и делаю, что жду. Сколько ещё времени ещё требуется, чтобы найти чемодан?
– Неделя, может быть, две недели.
– Хорошо, – Марьясов прикусил нижнюю губу, задумался, сделал пометку в перекидном календаре. – Пусть будет две недели. Но не днем больше. Я не могу больше ждать у моря погоды. Если по истечении этого срока вы не кладете кейс на этот стол, я нанимаю вместо вас других людей. Таких людей, которые справятся с моим поручением быстро. И не станут морочить мне голову каким-то раковым больным, который якобы угрожает моей жизни. Не станут меня пугать.
Сейчас, во время этого разговора, нельзя показать Васильеву своих чувств, нельзя показать, что Марьясов напуган, что земля уходит из-под ног. Правда, он предпринял все необходимые в таких случаях меры предосторожности. Это потребовало много расходов, но жизнь дороже больших денег. На зимнюю дачу Марьясов больше ни ногой. Охрана усилена, вооружена автоматическим оружием, так что в офис и муха не пролетит. Он поменял кабинет, перебрался в другую комнату, которой заслоняют двойные пуленепробиваемые стекла. Марьясов пересел на бронированный джип, он ежедневно меняет маршруты продвижения по городу. С понедельника охранники стали неотступно следовать и а супругой Марьясова, так что, её похищение и вероятный шантаж мужа отпадают. Его хотели убить, но попытка сорвалась, а второй возможности Марьясов преступникам не даст. Ни малейшей возможности, ни единого шанса.
– Кстати, когда вы в последний раз видели этого, как так его, Аверинцева? – Марьясов закурил, откинул голову назад.
– Я не видел его больше недели, – Васильев вытащил из кармана записную книжку, перевернул страничку. – Он куда-то исчез. В гостинице, где снимает номер, не показывается. В онкологическом центре на Каширке тоже не появляется. С сыном за это время не встречался. Думаю, скоро он даст о себе знать.
– Вы так думаете? – Марьясов ухмыльнулся. – А я думаю, что он уже подох.
– Аверинцев не тот человек, чтобы подорваться на собственном взрывном устройстве.
– А вы откуда знаете, какой он человек? – Марьясов снова начинал злиться. – Вернее, какой он был человек. Был. Раковый больной… У него правая рука не знает, что делает левая. Вам, наверное, белый свет не мил, когда вы болеете гриппом. А теперь представьте, каково ему. Не сладко, да? Впрочем, пусть каждый из нас останется при своем мнении.
– Пусть, – кивнул Васильев.
– А ваше время пошло, ваши две недели.
Марьясов встал, давая понять, что разговор окончен. Он протянул руку Васильеву, из-за спины которого, подобострастно улыбаясь, вырос Трегубович. Пришлось дать руку и ему.
* * * *
С раннего утра Росляков пыхтел над чужой статьей о проблемах местного самоуправлении. Материал выходил таким скучным, таким занудливым, что зевота судорогой сводила челюсти. Время от времени, отрываясь от работы, он с тоской поглядывал на дверь редакционного кабинета. Чувство неуютного беспокойства не отпускало, тревожило душу. Вот сейчас дверь откроется, и порог перетупит какой-нибудь недобрый человек. Например, внештатник Крючков с новым ещё тепленьким опусом страниц эдак на пятнадцать в портфеле. Устроится на стуле и станет гудеть, как электрический самовар. Гудеть и гудеть, а Росляков обязан будет что-то отвечать, искать и находить какие-то слова, подавляя желание зажать в кулаке металлическую шариковую ручку, и что есть силы всадить её Крытову в ухо. Или прямо в его черное сердце.
107 
