Особенно,... 
108 
А может, явится следователь областной прокуратуры Зыков с ордером на арест Рослякова. Прямо за письменным столом на него наденут наручники и под конвоем поведут длинным редакционным коридором сквозь строй высыпавших из кабинетов изумленных сослуживцев. Когда Рослякова увезут в спецмашине, редакционная жизнь надолго замрет, людям станет не до работы, они будут до самого вечера обсуждать, за что загребли корреспондента, делегация особо приближенных лиц отправится к главному выяснять обстоятельства… А для Крошкина наступит праздник. Он, чувствуя себя подлинным героем дня, станет ходить из кабинета в кабинет, строить версии одна нелепее другой и повторять, что Рослякова даже тюрьма не исправит – только могила. На неё вся надежда, на могилу.
И ещё неизвестно, что хуже: внештатник Крючков со своим новым произведением, Крючков, доводящий своей тупостью до зубной боли, до исступления, или следователь с ордером на арест.
Дверь кабинета, не издав своего обычно скрипа, действительно приоткрылась. Росляков, оторвался от работы, выругавшись про себя, поднял голову от бумаг, но увидел не Крытова, обещавшего зайти точно в это время, в полдень, а собственного отца. Аверинцев явился небрежно причесанным, в немодном бежевом костюме и серой рубашке без галстука. Своим унылым видом он напоминал жертву произвола местных властей, человека, истомившегося от беззакония, жалобщика, притопавшего в газету, как в последнюю инстанцию, в поисках потерянной правды. Лицо уставшее и больное, розово-серое, цвета забытой на буфетном прилавке, залежавшийся ветчины. Пожав руку вставшего навстречу сына, Аверинцев опустился на стул, наклонился куда-то под письменный стол, пошарив руками в пыльном углу, выдернул из розетки телефонный штекер.
– Я ищу тебя по всему городу, – сказал Росляков. – А тебя нигде нет. В гостиницу к тебе вчера утром и вечером приезжал. Там говорят, что уже несколько дней не появлялся. Я уже к самому плохому приготовился, к самым страшным известиям.
Отец лишь молча махнул рукой, словно сбросил с кона эмоции и страхи сына. Полез в карман пиджака, вытащил пакетик разноцветных леденцов и сунул в рот конфетку.
– Когда ты мне сказал по телефону о том, что случилось с Савельевым, решил поменять место жительства, – отец, причмокивая, сосал леденец. – А в гостинице я заплатил за десять дней вперед и больше туда не ходил. В мой номер кто-то заглядывал, копался в вещах. Так что, там меня больше не ищи, сам тебя найду, когда понадобишься. Где сейчас живу, тебе лучше не знать.
– Если ты пришел, я уже понадобился?
– Угадал, – улыбнулся отец.
– Я с ума схожу, – продолжал жаловаться Росляков. – Савельева чуть ли не на моих глазах разнесло в клочья. От него ничего не осталось.
– Жаль, – отец развел руками. – У него даже своей могилы не будет. Впрочем, он был очень одиноким человеком, к нему на могилу все равно бы никто не пришел. Может, могила ему без надобности. Последний раз он мне сказал: «Возможно, твой сын когда-нибудь станет настоящим мужчиной».
– Если для того, чтобы стать настоящим мужчиной, нужно увидеть, как человека разрывает на мелкие куски, то мужчиной я действительно уже стал. Настоящим.
– По статистике, в результате неосторожного обращения с взрывчаткой погибает примерно половина людей, которые изготавливают самодельные взрывные устройства. Но я и в голове не держал, что погибнет Савельев. Жалко. Но теперь ему уже ничем не поможешь.
– Кстати, скоро у матери заканчиваются гастроли по городам Севера. Она ещё не знает, что сгорела дача. Николай Егорович по телефону не стал ей ничего рассказывать. После пожара он взял больничный и теперь лежит дома, приходит в себя. И у меня язык не повернулся сказать правду матери. А я не представляю, как посмотрю ей в глаза. Не представляю вообще, что с ней будет.
– Из-за того, что дача сгорела дотла мать, разумеется, немного расстроится.
– Немного расстроится? – Росляков сделал большие глаза. – Нет, она не расстроится. Она молилась на эту проклятую дачу. Мать просто с ума сойдет, поседеет от горя.
– Возможно, возможно, – пожал плечами отец. – Просто у меня никогда не было такой хорошей дачи. Поэтому я не способен оценить всю глубину этой потери.
Рослякову стало жарко, он, поднявшись со стула, переваливаясь с боку на бок, припадая на обе ноги, как пингвин, подошел к окну и распахнул форточку. Вернувшись на место, обхватил голову руками и горестно застонал.
108 
