Особенно,... 
88 
– Андрей! – Сигизмунд повернулся к Андрею в поисках защиты.– Что происходит, Андрей?
Губы его дрожали. Беспомощный мягкий интеллигент перед разъяренным варваром.
– Андрей!
Ласковин вскочил на ноги. Он был готов броситься между отцом Егорием и человеком, который вот-вот мог стать его невинной жертвой. Но, отведя взгляд от лица Сигизмунда и встретившись глазами со своим духовным наставником, заколебался.
– Раздави тварь! – жестким, холодным, «чужим» голосом приказал Игорь Саввич.– Не человек это! Убей его!
– Вы с ума сошли! – прошептал Сигизмунд, вжимаясь в кресло.– Вы ненормальный!
– Убей! – закричал отец Егорий и ринулся на Сигизмунда.
Андрей, решившись, загородил ему путь.
– Погодите! – воскликнул он.– Нельзя же так!
Отец Егорий заскрипел зубами. Он готов был смести Ласковина с дороги, но понимал, что это не удастся. И отступил.
Андрей повернулся к Сигизмунду.
– Не бойтесь,– произнес он.– Ничего страшного.
– Спасибо, спасибо вам,– прошептал Сигизмунд, хватая Ласковина за руку.– Спасибо!
«Черт! – Андрей с трудом удержался, чтобы не вырвать ладонь из этих прохладных пальцев.– Черт!» Отец Егорий был не так уж неправ! Этот человек выглядел испуганным, нет, охваченным ужасом: расширенные зрачки, дрожащие губы, испарина на лбу… и совершенно сухие ладони.
«Черт!»
Полсекунды потребовалось Ласковину, чтобы осмыслить происходящее. И, вероятно, столько же – Сигизмунду, чтобы понять: Андрей заподозрил неладное.
Если бы сейчас хозяин квартиры заговорил, может быть, ему и удалось бы рассеять сомнения Ласковина. Но Сигизмунд не стал экспериментировать.
Ласковин не успел вырвать руку. Тонкие пальцы сжали его кисть с нечеловеческой силой. Правая рука того, кого отец Егорий назвал «тварью», описала в воздухе круг, и три острых блестящих когтя выскользнули из сжатого кулака. Три десятисантиметровой длины лезвия. Взмах – и когти вспороли кожаную куртку Ласковина, как бритва – бумагу. Андрей попытался поворотом высвободить руку, но тщетно. Такой же неудачей окончилась попытка выдернуть легкого с виду Сигизмунда из кресла. На деле он оказался далеко не легким. Ласковин чудом уклонился от лезвий, свистнувших на уровне его живота.
– Нет,– произнес все тем же чувственным голосом Сигизмунд.– Я не употребляю в пищу человеческую кровь. Я живу ею! Но ваш бестактный друг испортил нам удовольствие!
Движением, почти неразличимым для глаза, вампир оказался на ногах, по-прежнему сжимая руку Ласковина.
– Мы могли бы наслаждаться друг другом много-много дней! – тихо сказал он, глядя в глаза Андрею.– Много-много дней и ночей! Но этот безумный священник, этот чурбан все-все испортил! Прости, мой друг! Теперь мне придется тебя просто убить.
«Если не можешь использовать силу, используй слабость!» – говаривал Зимородинский.
Андрей повернулся вокруг собственного плеча (схваченная рука оказалась у него за спиной) и, используя инерцию поворота и жесткость захвата, нанес, наверное, лучший в своей жизни уро-маваши-гери с захлестыванием в голову противника.
Удар был настолько мощный, что острая боль пронзила пяточную кость Ласковина. Такой удар мог проломить череп, изувечить, во всяком случае, надолго отправить человека в беспамятство. Вампир устоял. Пятка Ласковина попала ему немного ниже уха и, двигаясь (соскальзывая) вверх, разорвала ушную раковину. Но вампир выдержал, как выдержал и его череп. Хотя мгновение адской боли ошеломило его. Воспользовавшись этим мгновением, Ласковин крутанул его, как партнершу в рок-н-ролльном па, и, когда тот оказался в наибольшем отдалении, на расстоянии двух вытянутых рук, рванул его на себя и полностью вложился во встречный йоко-гери в область печени.
Пальцы вампира соскользнули с руки Андрея, ставшей скользкой от пота (при этом едва не оторвав Ласковину кисть), а сам Сигизмунд, сложившись пополам, врезался в блок музыкального центра, опрокинул его, перевернулся в воздухе, как кошка, упал на руки, но тут же вскочил и двинулся на Ласковина.
Вид у твари был жуткий. Правое ухо висело кровавыми лохмотьями, вся фигура его была скособочена влево, рот стал непропорционально огромным, а лицо постоянно двигалось. Как у игрушки из пористой резины. Правда, даже сейчас вампир не выглядел уродливым и никаких клыков не торчало у него изо рта. Зато три стальных когтя были пострашнее клыков.
Ласковин уклонился от полосующего удара. И от встречного движения левой руки тоже уклонился. Но, когда попытался атаковать сам, вовремя понял: вампир угадывает каждое его движение. Доведи он атаку до конца – и сверкающие когти погрузились бы ему во внутренности. Ласковин присел на левую ногу и выполнил длинную подсечку… Опять тварь угадала его прием. Причем даже раньше, чем Андрей начал движение. Кувыркнувшись в духе капоэйры, Ласковин поддел ногой стул и послал его в противника. Тот поймал стул с элегантной легкостью и аккуратно поставил на ковер. Это заняло вампира на мгновение, Ласковин успел выскользнуть из угла и снова оказался в центре комнаты, по счастью, достаточно просторной. Еще пара движений – и Андрей уяснил тактику врага. Нет, тактикой это назвать было нельзя. Во-первых, вампир безошибочно угадывал все, что собирался делать Ласковин. Во-вторых, он двигался быстрей и аккуратней, чем Андрей. Причиной, по которой Ласковин до сих пор не попробовал на себе остроту стальных лезвий, было то, что вампир старательно огибал все предметы мебели и возвращал в исходное положение опрокинутые кресла и стулья. Зато атаковала тварь совершенно одинаково: полосующее движение когтями на уровне живота (не выше и не ниже) и хватательное движение левой рукой. От ударов Ласковина вампир уклонялся с потрясающей ловкостью, угадывая их даже тогда, когда сам Андрей еще не знал, каким будет следующее движение. Какое-то время Ласковин надеялся, что тварь устанет (ей крепко досталось в первые секунды схватки), но надеялся он зря. Устал сам Ласковин. Хуже того, ему стало казаться, что вампир намеренно не спешит его прикончить. Играет, как хищник – с обреченной жертвой.
88 
