86 
Потом зачем-то вернулся в «детскую», накрыл с головой мертвую старуху одеялом – с
понтом, вроде бы сама сдохла, – и вдруг увидел на тумбочке толстый некрасивый золотой перстень.
Как он его не заметил, когда возился со старой жидовкой?!
Тот самый перстень, который Ваня Лепехин когда-то подарил Другу Натану Лифшицу на шестидесятилетие. Перстень, предназначавшийся «на черный день» Лешке Самошникову – старшему внуку, не дожившему до получения этого «наследства». Отныне принадлежащий Толику-Натанчику, младшему внуку – последнему из поколения Лифшицев – Самошниковых…
Ах, как понравился Зайцу этот уродливый золотой перстень! Он еле удержался от того, чтобы сразу не надеть его себе на руку.
Бережно засунул Заяц этот перстень в нагрудный карман рубашки под свитером и телогрейкой, прошел в прихожую, переступил через мертвого Серегу Самошникова, поднял сумку с инструментами и, стараясь не вляпаться в черную лужу крови, выскользнул из квартиры на улицу, где грохотала мусороуборочная машина, опрокидывая в себя гниющее и вонючее содержимое мусорных баков…
– Все… Все! Все!!! – задыхаясь, прокричал я. – Не хочу… Не хочу больше ничего видеть!… Не могу, Ангел! Я этого просто не выдержу…
– Успокойтесь, Владим Владимыч, успокойтесь, дорогой вы мой… – испуганно проговорил Ангел. – Пожалуйста… То, что вы видели, произошло больше десяти лет тому назад. Сейчас уже все хорошо…
– Выпить… – пробормотал я.
Я все еще видел неподвижные, широко открытые глаза мертвой Любови Абрамовны… Видел большую черную, кровавую лужу в маленьком коридорчике… А в этой луже – неузнаваемое кошмарное месиво вместо четко очерченного профиля когда-то красивого Сереги Самошникова…
– Ангел… Послушайте!… Сотворите мне какую-нибудь выпивку. К черту тоник! Никакого льда… Просто стакан водки! Умоляю…
– Владим Владимыч… Ну, возьмите вы себя в руки. Ради всего, что вам дорого. Я все для вас сделаю… Вы только подумайте – вас будет встречать ваша внучка Катя. А от вас перегаром… Или, еще чего хуже, вы и протрезветь не успеете. Представляете себе?
– Ничего, ничего, Ангел!… – быстро сказал я. – Катька поймет! Я ей потом все объясню, и она поймет… Она очень понятливая девочка!…
– Я и не сомневаюсь, – пожал плечами Ангел. – Если вы настаиваете…
– Настаиваю, настаиваю… Не хотите же вы, чтобы я сейчас отбросил копыта?! А это вполне может произойти.
– Ну, этого-то я вам не позволю, – жестко отрезал Ангел.
– Ах, вот как?! – закричал я. – Что же вы тогда-то ушами прохлопали, когда Заяц убивал Серегу и Любовь Абрамовну?
Я никому не пожелал бы такого взгляда, каким посмотрел на меня Ангел! Неприязненно – было бы самым мягким определением.
– Вы не забыли, что я тогда находился в Западной Германии и ждал документы для легализации? – наконец холодно спросил меня Ангел, отчетливо выговаривая каждое слово. – А, Владимир Владимирович?
– Простите… Я не хотел вас обидеть, Ангел. Но ОН-то куда смотрел?! Ему что – Лешки Самошникова было мало?!!
– Владим Владимыч, это все праведные заклинания, сотрясающие воздух, – не более. Сейчас вы вспомните одиннадцать тысяч убитых в Афганистане, Чечню, иракскую «Бурю в пустыне»; палестинцев, взрывающих себя в толпах израильтян; и пакистанцев с индусами, держащих пальцы на ядерных кнопках!… А потом по привычке обматерите всех сильных мира сего российского, которые теперь взапуски бегают по церквям и соборам, крестятся и ставят свечечки, стараясь не смотреть в телевизионные камеры. Мы это все уже обсуждали в начале нашего путешествия…
Конечно, я не имел права разговаривать с Ангелом в таком тоне!
Именно с этим Ангелом… Который в тринадцать лет своего отрочества открыто возмутился ЕГО равнодушием и невниманием и отказался ЕМУ служить. За что был лишен крыльев и Ангельского чина!…
Для такого поступка в тринадцать лет необходимо гораздо больше мужества, чем для усталого, привычного брюзжания в семьдесят с гаком…
– Ну, будет вам, будет, Владим Владимыч, – примирительно сказал мне Ангел, беспардонно вторгаясь в мои покаянные сомнения.
Я откашлялся, нарочито грубовато спросил:
– Где водка?
– Обещайте, что будете закусывать…
– Обещаю, обещаю. Где водка?
– Перед вами.
Невесть откуда передо мной действительно возникла тарелочка с севрюжьими бутербродами, а рядом стоял полный стакан с характерным запахом высокосортного джина.
86 
