134 
«Я в родном городе не могла себя найти, — думала она даже с каким-то остервенением, — а человек уехал на край света и там боролся за жизнь! И победил! Теперь вот приехал в отпуск или по делам бизнеса. А я, его бывшая начальница, человек, которого он уважал, лежу тут в таком отвратительном виде! Тоже авторитет!»
Дверь в палату открылась, и Валентина Николаевна увидела через щель неплотно зажмуренных глаз, что вошел Барашков.
«Даже перед этим стыдно! А уж перед новым американцем…» Тина совсем забыла, что еще совсем недавно, в тот день, когда к ней домой приезжал Барашков, ей совсем не было стыдно ни за что.
— А кто это к нам прише-е-л! — довольно противным голосом, будто разговаривал с капризным ребенком, пропел Аркадий.
— Валентина Николаевна! — вдруг раздался из-за его спины тихий, чуть хрипловатый голос, и каким-то чутьем Тина обнаружила, что перед ней стоит вовсе не победитель жизни. Она раскрыла глаза, а потом от безмерного удивления одеяло как-то само собой поползло вниз. Перед ней в больничном халате, опираясь на палочку, с повязкой на полголовы стоял донельзя худой и только наполовину выбритый (из-за того, что мешала повязка) Ашот и тоже, приоткрыв от изумления рот, смотрел на то место, где она лежала, не узнавая ее. Потом в его взгляде прочитались такая жалость и такое сочувствие, что Тина не выдержала, протянула к нему руки и горько заплакала.
— Ашот! Милый! — рыдала она. — Что с нами сделала жизнь! Ашот подошел и медленно, так как мешали палочка и боль в боку, опустился перед кроватью на колени и уткнулся лицом в ее руку.
— Ну, хватит слезы лить! Разойдитесь! — нарочито громко сказал Барашков и, приподняв Ашота, будто пушинку, отнес от кровати и аккуратно опустил в стоящее рядом кресло. На лице Аркадия не было даже намека на сентиментальность. — Перестаньте реветь! — значительно сказал он. — Пока еще все счастливо отделались! Этот вот, — он показал на Ашота, — не успел прилететь, как очутился здесь при смерти! И вы тоже, дорогая моя, — он перевел взгляд на Тину, — можете порассказать нам о ваших приключениях. Просто просится на перо ваш рассказ и про газеты, и про косметическую клинику — триллер какой-то! Поэтому не думайте о жизни плохо! Все живы — и это главное! Он, — Барашков опять кивнул на Ашота, — уже должен скоро идти на поправку. Ну а у тебя, Тина, — Барашков сделал паузу, — ответственный момент. Операция завтра. Все предупреждены, все готовы, все приготовлено, дело за тобой.
Ашот опять медленно приподнялся с кресла и переполз к Тине поближе. Он сел боком к ней на кровать, взял ее руку, лежащую на одеяле, и поднес к губам.
— Все будет хорошо, дорогая! — сказал он, и голос его дрогнул. Он уже не произносил слова с нарочитым кавказским акцентом, не шутил, не ерничал. Лицо его странно дергалось, будто он уже не мог полностью управлять им. — Это астения, не думайте ничего плохого! — как бы оправдываясь, сообщил он. — После этих операций нервы ни к черту!
— Надпочечники истощаются, поэтому, — заметила Тина. — Пройдет время — все восстановится.
— Кстати, о надпочечниках, Валентина Николаевна, в связи с вашим замечанием о них! — заявил Барашков. — Я ведь все про вас знаю! — Он вдруг ни с того ни с сего погрозил Тине пальцем. — Даже то, что вы тут ведете разговоры по ночам с соседками по отделению вместо того, чтобы спать. — Он сделал нарочито страшное лицо. — А если реакция на раздражители у вас становится адекватной, нечего тянуть — надо двигаться вперед в направлении операции.
— Вперед так вперед, я согласна, — сказала Тина. — Кто будет оперировать?
— Наш заведующий хирургией и еще один толковый доктор. Я тоже буду присутствовать при сем — давать наркоз.
— Челюсть только мне не сломай! — серьезно сказала ему Тина. — А то минеральный обмен нарушен, хрусть — и все дела!
— А ты не забудь вынуть вставные зубы! — ответил Барашков. — Чтобы не проглотить!
— Как только встану после операции — убью тебя за эти слова! Даже жена не спасет! — со всей серьезностью ответила Тина, и Аркадий с Ашотом рассмеялись. Только Ашот не хохотал во все горло, как раньше, а тихонечко подвывал и постанывал, потому что при сотрясении от смеха у него очень болел живот.
— Врачи в своем отношении к болезням здорово отличаются от других людей! — отсмеявшись, заметил Барашков. — Когда болеют их дети или родители, они напридумывают себе такого, что нормальному человеку и в страшном сне не приснится. Когда же заболевают они сами — других таких пофигистов днем с огнем не найти!
134 
