145 
«Совсем бабы взбесились с этой эмансипацией, — подумал он. — Радоваться надо, что можно сделать все дела и одновременно отдохнуть. Причем за очень немаленькие деньги!»
Он шел по отделению. Дверь в комнатку Генриетты Львовны была открыта, туда, конечно, никого еще не положили. Голос Барашкова раздавался из палаты Тины. Райки не было в коридоре, и только ее подружка, сидя за столом, делала вид, что серьезно изучает листы назначений. Внезапно обернувшись, Владик увидел, что и она с каким-то странным ехидством смотрит ему вслед. Он вздохнул, закрыл за собой дверь кабинета и позвонил брату.
— Ты почему не на лекциях? — спросил он его строгим голосом на правах старшего, но не смог потом долго придерживаться серьезного тона и смягчился. Они поболтали о том о сем. — Послушай, Саша, — уже снова серьезно сказал он в самом конце разговора. — Ты израсходовал те лекарства, что я тебе давал? Тогда верни мне ампулы, как договаривались.
— Не израсходовал, опыты стоят! — ответствовал брат-исследователь. — То животных не было, то подходящего момента. Зачеты пересдавал, в общем — не успел. Подожди пару дней, как закончу, так сразу верну! — На этом их разговор оборвался, причем Дорну показалось, что он услышал в трубке приглушенный сонный женский голос: «А с кем это ты разговариваешь, котик?»
«Ничего себе, зачеты у него! Если с такими „котиками“ водиться, естественно, будут хвосты!» — покрутил головой старший Дорн и вздохнул. Впрочем, если все ампулы будут возвращены на место, у Райки будет уже меньше поводов шантажировать его. Дорн немного успокоился и начал на компьютере набирать выписной эпикриз на больную с чалмой на голове.
Мышка же, с облегчением увидев в окно кабинета, что заведующий хирургией вылезает из своих «Жигулей», прошептала, сплюнув через плечо и три раза постучав по столу:
— Ну, Господи, помоги!
Про Владика же она решила, что, наверное, зря так определенно сказала Тане, что любит его. «Любить и видеть все недостатки — разве так можно?» И не нашла ответа на этот вопрос.
— На дороге были пробки, поэтому я опоздал, — сказал заведующий хирургией второму доктору, уже готовому идти в операционный блок. — Чаю выпьешь? — Заведующий, переодеваясь в зеленые штаны и рубашку, мимоходом нажал кнопку чайника.
— Спасибо, я завтракал, — ответил второй хирург. — Я пойду, буду потихоньку мыться, одеваться и готовить больную.
— Угу, — промычал заведующий, нашаривая ногой специальные разношенные старые туфли для операций, кем-то затолкнутые под шкаф. — Кстати, знаешь, после удаления надпочечника придется взять еще на операцию мальчика с грыжей. Мать его просила прооперировать побыстрее. То ли у него призыв, то ли, наоборот, надо отсрочку получить на этот год, я толком не понял, да мне и дела не было. Но придется его все-таки взять!
— Надо — возьмем! — ответил коллега и вышел из комнаты. Заведующий всыпал в стакан заварку, плеснул туда кипятку и позвонил Барашкову.
— Через полчаса вези больную! — сказал он.
— Понял! — ответил Аркадий и дал отбой.
Он был у Тины в палате. Последние приготовления перед операцией были сделаны, белье поменяли; атропин с димедролом и промедолом он должен будет ввести ей в подключичный катетер непосредственно перед тем, как везти в операционную. Мать Тины тоже была уже здесь, в больнице, видела утром Барашкова. Только и он сам, и Тина не велели ей перед операцией приходить в палату. Она ждала внизу, в коридоре. Свежая прическа, только из парикмахерской, как и желала Тина, красовалась на ее голове.
Пришла вскоре и Мышка. Двадцать минут пролетели быстро за ничего не значащими разговорами. Аркадий на руках перенес Тину на специальную реанимационную кровать на колесах, куда ее должны были положить сразу после операции. Мышка взбила подушку, поправила одеяло, которым Тина попросила накрыть ее, чтобы не замерзнуть на лестнице.
— Ну, поехали! — сказал наконец Аркадий, и они с Мышкой сами покатили кровать с лежащей на ней Тиной к лифту. Дежурные медсестры и женщина в чалме, вышедшая в коридор, долго смотрели им вслед.
У входа в операционный блок их встретил Ашот.
— Ни пуха! — сказал он как можно более бодрым голосом. Он не успел прийти наверх в отделение, потому что к нему с утра пораньше явился доктор-офтальмолог снимать повязку с травмированного глаза, и теперь Ашот стоял перед Тиной все еще ужасно худой и по-прежнему опирающийся на палочку, но уже без повязки на голове. Кудри уже отросли, и он постепенно вновь обретал сходство с великим поэтом.
145 
