167 
— Это новый. Мне кажется, ей должен понравиться. Ты у нее спроси. Если нет, то поменяем на тот, что был раньше. Договорились?
Темное личико Акиши засияло от удовольствия.
— Спасибо, миссис Эдвардс, — сказала она, зажимая подставку с париком под мышкой. — Спасибо. Вот маме сюрприз будет!
Девочка кивнула констеблю и оказалась на улице прежде, чем Ясмин успела придумать, как продлить разговор. Когда дверь захлопнулась и они остались вдвоем, ей ничего не оставалось, как взглянуть на полицейского. С тайной радостью она отметила про себя, что не может вспомнить его имя.
Затем она оглядела помещение салона в поисках занятия, которое позволило бы ей и дальше игнорировать незваного посетителя. Да, хорошо бы проверить, не нужно ли пополнить запасы косметики после макияжа, сделанного тем шести женщинам. Она вытащила чемоданчик, где хранились ее тюбики и баночки, раскрыла все отделения и стала сортировать лосьоны, кисточки, губки, тени, помаду, кремы, румяна, тушь и карандаши. Каждый предмет она в определенном порядке выкладывала на стол.
Констебль нарушил молчание:
— Найдется у вас минута, миссис Эдвардс?
— Я уже уделила тебе минуту, и не одну. Да, кстати, я забыла, кто ты такой.
— Лондонская полиция.
— Да нет, я спрашиваю, как твое имя. Я забыла.
Он назвался. Его имя вызвало у Ясмин раздражение. То есть фамилия, говорившая о его происхождении, ее устроила. Но вот имя — Уинстон — свидетельствовало о таком подхалимском желании быть английским, что ее передернуло. Это имя было даже хуже, чем Колин, или Найджел, или Джайлс. О чем вообще думали его родители, называя сына Уинстоном? Надеялись, что он станет политиком, или что? Как глупо. И сам он глупец.
— Я работаю, как видишь, — сказала она. — И следующий клиент записан на… — Она сделала вид, будто сверяется с ежедневником, который, к счастью, не был виден полицейскому, стоящему у двери. — Через десять минут. Ну, так чего еще надо? Выкладывай поживее.
Какой он большой, вновь подумалось ей. Он и вчера вечером показался ей крупным мужчиной — и в лифте, и в квартире. Но сегодня, в салоне, он выглядел еще выше, вероятно потому, что она была с ним наедине, без Дэниела в качестве отвлечения. Он словно заполнил все помещение своими широкими плечами, руками с длинными пальцами, дружелюбным — притворно — лицом. Да, все они притворяются дружелюбными, даже те, чьи лица обезображены шрамами.
— Как я сказал, всего одна минута, миссис Эдвардс. — Его голос был безупречно вежливым. Полицейский держался на расстоянии, отделенный от Ясмин рабочим столом. Но вместо того чтобы сразу приступить к делу, на которое ему выделили минуту, он заметил: — Хорошо, когда на улице вроде этой открываются новые заведения. Всегда грустно, если спросите меня, видеть заколоченные витрины. И лучше пусть здесь будут кафе и салоны, как ваш, например, чем если какой-нибудь богач скупит все дома, снесет их, а на их месте построит заправку или еще что-нибудь.
Она негромко фыркнула.
— Если ты рискуешь открыть свое дело в такой дыре, как эта, то хотя бы не платишь много за аренду, — сказала она таким тоном, как будто для нее ничего не значило достижение цели, о которой она мечтала весь свой срок за решеткой.
Нката едва заметно улыбнулся.
— Ну да, это верно. Но уверен, что соседи все очень рады. Это дает им надежду. Так чем вы занимаетесь здесь?
Вопрос был праздным, поскольку род ее занятий был очевиден. Ясмин ни на секунду не поверила этому вопросу. Вдоль одной стены стояли подставки с париками, еще больше париков было в рабочей зоне в глубине салона, где она причесывала их. Стоя у входной двери, коп отлично видел и парики, и рабочие инструменты, так что вопрос только разозлил ее. Со стороны констебля это было неприкрытой попыткой наладить хорошие отношения, тогда как между ними — бывшей заключенной и полицейским — хорошие отношения не только невозможны, но и опасны. Ясмин не стала прятать издевку.
— Ты как стал легавым? — спросила она, окинув его с ног до головы презрительным взглядом.
— Зарабатываю на жизнь, — пожал он плечами.
— За счет своих братьев.
— Только если так получается.
Судя по быстроте и легкости ответа, он уже давно разрешил для себя проблему возможного ареста кого-нибудь из «своих». Разозлившись еще больше, Ясмин дернула головой, указывая на его лицо, и спросила:
— А это за что? — как будто рубец, перечеркнувший его щеку, был наградой за предательство своего народа.
167 
