Лёгкий, ненавязчивый романчик 
85 
Они ни за что не станут добычей Влада.
Однако Жужанна для нас потеряна.
Если бы я могла забыть, какими глазами это чудовище смотрело тогда на мой живот...
Не могу больше об этом писать, иначе меня захлестнет волной нестерпимой душевной боли. Попробую успокоиться и последовательно описать все, что произошло за сегодня.
Лауданум не оказал на меня ожидаемого действия. Я все равно проснулась рано утром и попыток уснуть больше не предпринимала. Снова (в который уже раз!) у меня мелькнула слабая надежда, что ужасы минувшей ночи – не более чем бредовый сон. Аркадий продолжал спать. На ночном столике лежал его револьвер – вот и первое подтверждение того, что случившееся несколько часов назад не привиделось мне в кошмарном сне. Я встала, подошла к окну и, отдернув портьеру, увидела другое подтверждение – дыру в оконном стекле, окруженную змеящимися трещинами.
Это – знак. Можно, конечно, вновь начать пытаться убеждать себя в обратном, но я больше не хочу отрицать очевидное.
Глядя на простреленное окно, я вдруг ощутила боль в животе, но не резкую, вызванную родовыми схватками, а какую-то пульсирующую, волнообразную. Я отнесла ее на счет расстроенных нервов и плохого пищеварения и положила на то место руку. Боль быстро отступила. Я задернула портьеру, оделась и вышла, оставив Аркадия досыпать.
Идя к лестнице, я остановилась перед открытой дверью соседней комнаты и заглянула туда. Там стояла колыбель. Несколько дней назад Дуня притащила ее с чердака и чисто отмыла. Крепкая, сделанная из вишневого дерева колыбель понравилась мне своей суровой простотой. Она очень старая: в ней лежали Аркадий, его отец и неизвестно сколько еще младенцев из имеющего многовековую историю рода Цепешей.
Перильца колыбели тускло поблескивали, отполированные множеством материнских рук. Я невольно заплакала, поняв (потом это состояние прошло, и сейчас я готова рожать хоть в чистом поле), что мне уже никуда не уехать и что наше чадо родится здесь.
С каждым днем мне все труднее двигаться. Ребенок опустился еще ниже, и материнским инстинктом я ощущаю скорые роды.
С этими невеселыми мыслями я спустилась вниз и пошла в столовую. Кошмарные события не отразились на моем аппетите: я была невероятно голодна и съела все, что подали на завтрак. Голод я утолила, но моему желудку от этого стало только хуже. Добрая женщина сделала мне мятный чай. Я пила его, сидя в ландшафтном садике, наслаждаясь солнечным теплом. Я подумала, что надо бы заблаговременно приготовить для малыша простынки и одеяльца, и хотела попросить Дуню найти и выстирать их. Однако горничной поблизости не было, и никто из служанок не знал, где она.
Чудесное утро и мирный пейзаж благотворно подействовали на мои нервы. Я почувствовала себя лучше, сильнее и сделала себе мысленный выговор за то, что совершенно не забочусь о ребенке. Я знаю: настроение матери всегда передается младенцу, и прежде всего – ее тревоги и волнения. Допустимо ли, чтобы перед самым появлением малыша на свет мой разум был забит мыслями о вампирах и волках? С меня довольно! Я решила думать только о приятном, светлом и веселом. Хватит с меня размышлений по поводу Жужанны или Влада – пусть теперь об этом беспокоится Дуня. Я буду думать о скором рождении моего малыша. Хватит разговоров о стригоях, это все крестьянские сказки, а разные странности, привидевшиеся мне, – не что иное, как следствие моей беременности и тревоги за мужа. Конечно, я не стану утверждать, будто волк мне тоже привиделся. Скорее всего, стекло в нашей спальне разбил внезапно взбесившийся хищник, а вот его зеленые глаза – это уже плод моего воображения, взбудораженного непристойными отношениями между Владом и Жужанной.
Я больше не могу себе позволить всерьез относиться к Дуниным глупым россказням. Я должна поберечь разум ребенка.
Если мы не сможем уехать в Вену, – тоже не беда. С рождением нашего первенца скучать мне станет некогда. Время пролетит незаметно, а там ребенок подрастет и можно будет трогаться в путь. И незачем толкать Аркадия на новые тягостные объяснения с Владом.
Мне стало значительно легче. Я пошла наверх, собираясь разбудить Аркадия, извиниться перед ним за ночную истерику и попросить больше не заводить с дядей разговоров о нашем отъезде. Если Влад этому препятствует, не станем впадать в уныние, а лучше подумаем о громадной радости, ожидающей нас уже совсем скоро. Достаточно горя, мы заслужили себе право на счастье.
85 
