Лёгкий, ненавязчивый романчик 
80 
– Извините, а теперь меня ждут дела. Спокойно возвращайтесь домой. Все эти рассказы об убийце, который прячется в лесу, – обыкновенные глупые слухи. Крестьяне повторяют эту чушь на протяжении сотен лет. Я просто пощадил вашу молодость и неопытность. Если бы вы обратились к кому-нибудь другому в нашем управлении, вас бы подняли на смех.
– Теперь вам понятно, домнуле? Цепеш? – спросил он уже своим обычным голосом. – Все это началось задолго до вашего рождения. Вы ничего не сможете изменить. Поезжайте домой и берегите свою семью.
Он повернул ручку и распахнул дверь, давая понять, что наш разговор окончен.
Я встал. Лицо мое раскраснелось от гнева, мне было трудно дышать. Я не желал вдумываться в смысл слов пожилого начальника управления.
– Нет, господин Флореску, мне ничего не понятно. Если вы не желаете помочь, я обращусь к вашему начальству. Если понадобится, дойду до Вены!
Он ответил мне совсем тихо. В его голосе по-прежнему не было ни капли злости или раздражения. Только жалость, безмерная жалость к упрямцу, не понимающему очевидных вещей.
– В таком случае мне придется уведомить начальство, что вы повредились рассудком и одержимы бредовыми фантазиями. Поверьте, домнуле, вы не в силах изменить то, с чем столкнулись. И поверьте, я вовсе не хочу вас пугать. Ради любви к вашим близким оставьте все так, как есть.
Разъяренный, я выскочил из жандармского управления и поехал домой. Объяснения, которые подсказывал мне взбаламученный и разгоряченный разум, были совершенно нелепыми, но в те минуты казались мне весьма убедительными. Я твердил себе, что у Ласло наверняка есть дружки в жандармском управлении. Начальник знает об этой шайке и боится ее – отсюда все его туманные намеки. Флореску – просто лжец, наглый лжец, и из-за своего бездействия он является фактически соучастником всех убийств. Нельзя верить ни единому его слову. Как он смел клеветать на моего отца, утверждая, будто тому было прекрасно известно, что Ласло – преступник?
Правильнее всего, решил я, будет рассказать В. о прошлом Ласло и о странном поведении начальника жандармского управления, когда тот услышал о найденных в лесу черепах. Это наверняка убедит дядю, что нам всем из соображений безопасности нужно уехать в Вену. Там я обязательно встречусь с высшими жандармскими чинами. Вряд ли влияние Флореску настолько велико, что меня сочтут за сумасшедшего.
Но за время, проведенное в дороге, мой пыл несколько остыл. Через несколько часов я успокоился и начал думать.
Я строил различные предположения, но непременно натыкался на слабое звено: количество черепов. Мог ли один человек за два года совершить столько убийств? Я извлек на поверхность не менее полусотни черепов, в основном детских. Раскопки я прекратил лишь потому, что исчерпал силы, как телесные, так и душевные, чтобы продолжать эту страшную работу. А сколько черепов осталось лежать в этом бескрайнем лесу?
Неужели мой отец сам просил отпустить на свободу такого негодяя, как Ласло? Вспомнив слова Флореску, я не выдержал и заплакал от злости. Какое счастье, что единственными свидетелями этих слез были только лошади да пустынная горная дорога. Я даже осмелился допустить кощунственную мысль: Флореску сказал мне правду. Но как же тогда отец, зная прошлое Ласло, ходатайствовал о его освобождении? Зачем дяде понадобился слуга, оскверняющий могилы? Ведь не мог же мой отец... я с трудом пишу эти слова... не мог же он быть соучастником убийств!
Раздумья утомили меня. В голове не осталось никаких мыслей, но чувство страха – холодного, безымянного страха – не покидало меня. Окружающий мир отодвинулся куда-то в сторону. Краешком сознания я отметил, что уже наступил вечер. Солнце садилось, окрашивая заснеженные вершины гор в нежные розовые тона и заливая окрестности удивительным, каким-то неземным сиянием. Но мне было не до красот природы. Мне слышался голос Машики: "Аркадий Петрович... Приходите ко мне днем, когда он спит. Здесь говорить опасно: слишком много ушей, да и доносчиков тоже хватает... Но не мешкайте, приходите завтра или послезавтра..."
День давно кончился, но я чувствовал необходимость увидеться с Машикой немедленно. Я должен узнать правду... Мой разум пока еще отказывался принять все то, о чем говорил Флореску, однако сердцем я понимал: это правда.
Когда я въехал в деревню, совсем стемнело. Улочки были пусты, а в домишках не светилось ни одного окошка. Я не знал, где, в каком из домов, живет Машика Ивановна, но потребность увидеться с нею завладела всем моим существом. Я зажег припасенный в коляске фонарь и начал поиски. Деревня принадлежала дяде, и я, как мне казалось, имел право вторгаться в крестьянские жилища, тем более что у меня имелось неотложное дело.
80 
