119 
– На такой машине в Москве и Московской области ездит только Саша Белый [2] . – Карантаев прищурился и хитро-хитро посмотрел на Сычеву. – Подруга-то, насколько я понял, жива, невредима и совершает новые подвиги?
Сычева, не отвечая, присосалась к бокалу с «Маргаритой». Она снова нащупала изумруды в кармане. Твердые, холодные и опасные.
Карантаев расслабился, разомлел, и охотно делился с нею подробностями.
Пришло время исполнить задуманное.
– Я в туалет, на минутку, – сказала она и встала.
Карантаев отрешенно кивнул. Он курил и сквозь облако сизого дыма смотрел в окно.
На мгновение Сычевой стало вдруг стыдно. Мало того, что она скрывает от следствия важные факты, так еще собралась...
Она решительно направилась в холл.
Кто-то из байкерской публики за ее спиной восхищенно присвистнул и сообщил приятелям насчет «самой отличной задницы».
Карантаев за столиком дернулся, встал и вразвалку пошел к «свистуну» выяснять отношения.
«Отлично!» – решила Сычева.
Разборки в «Табуне» не бывают короткими. Это она знала со времен бурной молодости. Тут свои правила, и помимо того, что можно запросто закидывать ноги на стол, администрация позволяет клиентам размяться и помахать кулаками.
– Уже уходишь? – спросил Марат, стоявший у фуршет-бара.
– Тороплюсь, дела, – улыбнулась Сычева. – Мой спутник расплатится за обед.
Марат улыбнулся, кивнул. Сычева была старой клиенткой, а старым клиентам в «Табуне» доверяли.
За спиной послышались звуки ударов, мат, звон бьющейся посуды и подначивающие крики соратников.
Отлично!
Разборки в «Табуне» не бывают короткими. Особенно если клиенту нечем платить за обильный обед и перебитую в драке посуду. Вряд ли служебные корочки облегчат лейтенанту его незавидную участь. Пока разберутся...
Сычева выскочила на улицу и помчалась к дороге.
* * *
Афанасьев открыл дверь и зашел в квартиру.
Силы его внезапно оставили и он опустился на пол.
Неужели все кончилось?
Или только еще начинается?
Под телогрейкой зашевелился кролик, высунул мордочку, задрожал черным носом, принюхиваясь, и снова спрятался в уютной глубине запазухи.
– Выходи, братец кролик! – Глеб вытащил Арсена и опустил на пол. – Теперь ты будешь жить здесь. И все будет хорошо. Хорошо все будет!! – крикнул он и заплакал.
Слезы хлынули горячим потоком, и не скупые мужские слезы, а по-детски отчаянные и обильные. Глеб даже повыл, поскулил немножко, схватившись за голову и раскачиваясь из стороны в сторону.
Он дома. Наконец-то он дома в привычной и дорогой сердцу обстановке. Его окружают любимые вещи, комнаты хранят еще запах трубочного табака, стены помнят его присутствие, тут все родное, свое, безопасное, дающее чувство спокойствия и надежду на прекрасное будущее.
Он пощупал пальцами выпуклый рисунок на обоях. Когда делали ремонт, он хотел эти стены отделать стеновыми панелями, но Таня настояла на обоях в глупых, розовых, выпуклых цветочках. Как же она права была! Что бы он сейчас щупал, вырвавшись из лап смертельной опасности? Холодные, офисные панели?
Арсен покосился на Афанасьева черным блестящим глазом и, мелькая черными пятками, упрыгал под тумбочку.
Глеб, не поднимаясь с пола, начал срывать с себя ненавистные вещи, пропахшие ненавистной деревней – телогрейку, фланелевую рубашку, рейтузы, мерзкие тапки.
Лейтенант Ласточкин оказался хорошим парнем, а когда по телевизору перестали показывать эротический фильм, так и вовсе начал соображать.
Он прочитал заявление Глеба, где тот изложил историю своего похищения, засуетился, вызвонил какое-то начальство, и остаток ночи Афанасьева допрашивал добродушный дядька в лейтенантских погонах. Потом Ласточкин притащил откуда-то фланелевую рубашку и телогрейку. Глеб оделся, сунул за пазуху крола и только тогда согрелся.
Ни в заявлении, ни при допросе, Афанасьев не упомянул фамилию Воеводиной. Почему-то он вдруг решил для себя, что эту несчастную бабу не надо наказывать. Конечно, деревня маленькая и рано или поздно выяснится у кого жил в качестве раба журналист известной столичной газеты, но ведь если с его стороны не будет никаких заявлений, вряд ли Луизу смогут привлечь к ответственности. Если же вдруг до правды и докопаются, он оправдает ее – скажет, что Воеводина его хорошо кормила, заботилась о нем и даже... лечила. Пусть это будет еще одним его добрым делом, пусть ему это зачтется там, наверху.
119 
