54 
– Ну живой же! – зашептала она. – Пусть в реанимации, но живой! Твой папаня сильный, он выкарабкается!
– Не мог он в петлю полезть, – давясь слезами, пробормотал Севка. – Не мог! Ты папаню не знаешь, он любит жизнь в любых её проявлениях, даже тюремных.
Они помолчали немного, Севка чувствовал, как бьётся Шуркино сердце – взволнованно и учащённо.
– Хочешь, я не буду выходить замуж за Алекса? – вдруг спросила она.
– Не хочу. Не сидеть же тебе из-за меня всю жизнь бобылихой.
Сердце у Шубы дало сбой и заскакало галопом. Наверное, она ждала другого ответа, но Севка не мог его дать.
– Пошли! – крикнул из мерцающего дневными лампами коридора Лаврухин. – У нас есть несколько минут на свидание Генрихом!
В сестринской всем выдали белые халаты, бахилы и какие-то дурацкие маски. Словно стая инопланетян они ввалились в палату реанимации.
Папаня с синюшным лицом и багровой полосой на шее лежал под белой простынёй. Какой-то шумный агрегат через прозрачную маску качал воздух в папанины лёгкие, отчего грудь у Генриха то вздыбливалась, то опадала.
– Папаня! – бросившись к нему, Севка упал возле кровати на колени. – Папаня, вернись! Я тебя люблю больше всех на свете! У меня кроме тебя никого нет!
Шуба с Лаврухиным, не найдя стульев, уселись на подоконник.
Папаня вдруг открыл глаза и сорвал с себя аппарат искусственной вентиляции лёгких.
– Севун, дай водяры, день торговли надо отметить! – прохрипел он.
– Не положено, – всхлипнул Севка. – Ты сам дышать можешь?
– Если не дашь, сдохну немедленно, – пригрозил Генрих Генрихович. – Я уже почти месяц в общественной жизни никак не участвую!
Шуба порылась в сумочке, отыскала туалетную воду с пульверизатором и подошла к Фокину-старшему.
– Рот откройте, – распорядилась она, наклоняясь над кроватью.
Папаня широко распахнул пасть, показав вполне приличные зубы и опухшую глотку. Шурка несколько раз прыснула туда туалетной водой.
– Отсутствие алкоголя для постоянно пьющего человека – большой стресс, – пояснила она. – Он не столько от повешания умирал, сколько от отсутствия водки.
– Другое дело! – обрадовался Генрих. – Теперь можно жить дальше!
– Скажи, что ты не сам повесился! – взмолился Севка, хватая его за руку.
– Сам. Штаны снял и на них повесился. Тошно стало! Не вынес информационной блокады. Скажи, Севун, Египет открыл границу с Сектором Газа? – Генрих опять открыл рот, и Шуба снова брызнула туда туалетной водой.
– Генрих Генрихович, на вашем месте я бы признался, что вам помогли повеситься, – сурово сказал Лаврухин. – У вас же на руках синяки!
– Кто помог-то? Дохляк, которого мне вчера в камеру подсадили?! Да я его сам десять раз повешу! А синяки – это трупные пятна, – хмыкнул папаня.
– Зря вы так, – вздохнул Вася. – Вас завтра же в психушку определят долечиваться.
– А там день десантника дадут отметить? – оживился папаня.
– Там каждый божий день – день десантника, – усмехнулся Вася, доставая из кармана разрывающийся от вибрации мобильник. – Лаврухин у аппарата! – рявкнул он в трубку.
– Время! – В палату заглянул конвоир и, принюхавшись, вдруг спросил: – Почему одеколоном пахнет?
– Это миазмы моей души! – бодро откликнулся Фокин-старший. – Лю-юди, а кого утвердили в должности президента Ирана?! – заорал он.
– Больному лучше? – удивился конвоир.
– Больному хуже! – заявила Шуба и, незаметно сунув под подушку туалетную воду, быстро нацепила на папаню кислородную маску. – Не дёргайтесь и притворяйтесь смертельно больным, – шепнула она Генриху.
– Ещё раз повесишься, убью! – показал ему кулак Севка.
– Время! – напомнил конвоир и скрылся.
– Я должен срочно уехать, – вдруг заторопился Лаврухин. – На моём участке девку ножом пырнули. Прямо в частной гостинице! – Вася рванул к двери и выбежал в коридор.
– Ка-ка-какую девку?! – помчался за ним Севка. – В ка-кой гостинице?! В «Золотом петушке»?!
– Откуда ты знаешь? – резко остановился Лаврухин.
– Там… там… там… там… – От ужаса Фокин не мог ничего сказать.
– Ты оставил там свою игровую приставку? – догадалась подбежавшая Шуба.
– А-а-а-а-а-а-а-а! – завопил Фокин, бросаясь вниз по лестнице к выходу.
* * *
Кристи уже погрузили в «Скорую», когда Севка, Лаврухин и Шуба на «Астон Мартине» подлетели к «Золотому петушку». Она лежала на носилках под простынёй, пропитанной кровью, и попыталась что-то сказать, увидев Севку, запрыгнувшего в машину.
54 
