И я, подхватив сумку, вышел на обочину, встал в серой жиже и, под брызги пролетающих машин, стал всматриваться в поток.
Вот едет старая красная «лада», чёрный капот — от другой машины. Бедный… Значит, хороший… И я поднял руку:
— На Жданова!
— Куда? — переспросил в окошко пожилой человек с залысинами и добрыми глазами. — Такой улицы давно нет!
— А… Может, Нежданова?
— Это другой коленкор. Садитесь, 300 рублей.
— Согласны.
Поехали. В машине пела какая-то певица что-то ро-мансовое, но не по-русски как будто.
— Это кто?
— Тамара Гвердцители. Не знаете?
— Нет, я из Германии. Кто она? Русская звезда?
— Нет, грузинка. Ну да. Российская звезда…
— Ах, так… — я смутно вспомнил разговоры Антоши и полковника. — А разве… грузины… им можно тут?.. Было же это — пиф-паф, войнулька?
Водитель понимающе посмотрел на меня:
— Война — развлечение богатых, так ваш железный канцлер говорил, кажется… А народ — всегда в проигрыше, что бы ни происходило… Одно могу сказать: мы с грузинами всегда вместе, как братья, были… Да и уважать их надо — на 600 лет старше нас по христианству, понимать надо…
— А сейчас… война почему? По кочану?
— Кому-то понадобилось… Говорят, наш генералитет всё затеял — они там в 90-х под шумок нахватали дач и дворцов, теперь отдавать не хотят, побережье, то-сё… В общем, много всякой мути… Ну, грузины и обиделись.
А кто бы не обиделся?.. Без Грузии, кстати, и нашей литературы бы не было…
— Как это? При чем одно с другим?
— При том. Нет, была бы, конечно, но другая… Пушкин, Лермонтов, Толстой, Горький — они все на Кавказе мужиками стали, возмужали… Там было всё другое, загадка, тайна… Вот такие красавицы, как Гвердцители, жили… Отлично поёт, душевно…
— Да, очень даже ещё.
Пение успокаивало. И водитель так располагал к себе мягкими жестами, добрыми глазами и доходчивой ясной речью, что я решился сказать, что мне надо разменять евро на рубли, не поможет ли он:
— А то… зарубежец… в рублях как в мандаринах… считать не посчитать.
— Конечно. Не вопрос. Скоро будет пункт… Этих пунктов — как грибов…
У нас в Германии грибов мало, поэтому я уточнил:
— Мало?
— Какое там! Много! И все хотят валюту купить… Недавно зять перед турпоездкой евро хотел приобрести — в 12 часов утра во всех пунктах — хоть шаром покати…
— Зачем шар катать? Играть?
— Какая уж игра! Нету евро, говорят, приходите завтра, может, будут.
— Не хотят рубли?
— Не хотят. Рубли — это бумага, а евро — это деньги… А, вот пункт! — Он подрулил к обочине. — Сами пойдете?
Поколебавшись, но вспомнив головоногое, я вытащил из паспорта, не глядя, на ощупь одну 500-евревичную и подал её водителю:
— Нет, лучше вы.
— Ого! — сказал он и осторожно, двумя пальцами, взял сирень. — Таких я еще не видывал! Красивая! Так, какой у них курс? — Мы посмотрели на таблички. — Покупка — 38,5, продажа — 41,5… Ясно.
Водитель, надавив плечом дверцу, вышел, направился в пункт.
А я, думая, какие тут хорошие и услужливые люди-людовозы, смотрел на дощатую дверь: не здесь ли сидело то, противное ногоголовое, или в другом месте?.. Вид у пункта был почти такой же — не очень казистый и не слишком уклюжий… фанера… Куда, интересно, потом все эти евро?.. Куда-нибудь в Мюнхен… или вот — в Альпы, дом купить…
Теперь я — в который раз — всерьез задумался, что делать с полковником. Он завтра хочет меня видеть… Что-то передать. Я, конечно, открою, посмотрю, что он передает… Но где я с ним встречусь? В гостинице?.. Нет, туда я не ходок-приходок! Там мёртвый — или полумёртвый — узбек… Во-вторых, я полный идиот — как я могу с ним встречаться?.. Он же будет знать всё. И — ГУЛАГ, дежурка, тужурка… ложка-место… начальник… Кроля… давай-давай… Нет, нельзя… И вообще — ни с кем встречаться нельзя… А вдруг Самуилыч — тоже оттуда? Меня ошарашило, ошпарило, пришпорило страхом. Алка же говорила… А сама Алка?.. И она знает, когда у меня билет, даже спрашивала, кажется…
Водитель вернулся, неся в руках деньги и чек.
— Вот, посчитайте.
А что считать? Я всё равно не знаю эти деньги… и считаю плохо. Высшая математика — да, это моё, а вот арифметика всегда в плохости была.
— Вы считали сам, там? Я верю!
— Ну да. Вот… пять тысяч… десять… пятнадцать… — передавал он мне тысячные, — двадцать… И тут должно быть 750…