— Вообще вся хуйня в мире от нефти этой ебучей происходит… Интересно, что было бы, если в один день вся нефть исчезла бы, испарилась?.. Нету нефти — и всё, ты хоть тресни, а?
Я вздрогнул — кого? что он от меня хочет? какая тресня? — но промолчал на всякий случай, а он с искренним сожалением сказал:
— И главное, расхищают-то как? Тупо, топорно, грубо, по-пацански! Ведь можно было эту нефть тут переработать и втрое дороже продать? Не сырой лес в Финляндию гнать, а самим из него мебель делать? Нет, не хотят, производство денег стоит, а они копейкой не жертвуют, даже под нажимом и давлением заставить не получается… — Наклоняясь вперед и высматривая таблички, он сообщил: — Вот эта, Пулемётчиков… — и долго крутился по дворам и задворкам, пока, наконец, не спросил у мальчиков, игравших в карты в детском теремке:
— Ребята, где тут дом 83/85, строение 2 Б, будь оно неладно? — на что один мальчик сказал:
— Дай полтинник — скажу, — а другой крикнул:
— Я и за тридцатник покажу…
— Говорите, где! Не то выйду из машины! — пригрозил шофер, на что первый мальчик скорчил рожу:
— И выйди. Тут наш район, вон наши братья тусуются…
А третий мальчик сказал:
— Ладно, завязывай. — И через плечо, большим пальцем указал на восьмиэтажное здание: — Вот ваше строение, там раньше автозаправка была внизу, а сейчас магазин.
Мы кое-как подъехали к зданию. Я расплатился, вылез и с сумкой на плече долго искал подъезд, и люди смотрели на меня как на сумасшедшего. Да, видели бы меня сейчас папа и мама…
И вдруг опять словно прихлопнуло плитой — еще ничего не позади, и я один в чужой Московии… Меня ищут… А я тут, без одежды, в штанузах и тапочках, когда некоторые уже в пальто и шапках… Нет, одежда нужна — любой патруль остановит в таком виде. Ну и остановит. Вот мой паспорт, пожалуйста. Нет, лучше не надо в поле их зрения сеяться, а то перемелют на муку, вроде той, что фон Штаден на севере свиньям скармливал. Размоли, блин, тунцовы кости!
Вот квартира… За дверьми слышны голоса… запахи печёного… типа ватрушечки… Может, даже и блины… Запах чего-то мясного и вкусного… Да, московиты умеют готовить, сколько бы полковник ни клеветал на них… Вот кнопка!
На звонок сразу открыли. Свежие, веселые голоса! И Максимыч, в белой рубашке, побритый, за ним — какие-то женщины, дети…
— О, Фредя! Милости просим, входите!
Из-за ноги Максимыча выглядывал маленький мальчик. Он вопросительно смотрел на меня. И вдруг до меня дошло, что его день рождения, а я без подарка!.. Я автоматически пошарил по карманам и — о, чудо-сюдо! — нащупал алмазную серьгу (снятую полковником в ресторане с коня из бюро).
— Вот! Подарюга тебе! С день рождением! — Я протянул её, но Максимыч крепко перехватил мою руку:
— Да господь с вами — такому малышу такую мелкую вещь дарить…
Я возразил, пытаясь освободиться, что это не мелочь, что это алмаз, но Максимыч объяснил:
— Да я не об этом! Он же её в рот потащит, проглотит, потом что? Входите!
— Как же без подарка? — бормотал я, входя и смущаясь под взглядами, но Максимыч махнул рукой:
— Потом шоколадку подарите — и дело с концом! — И он сунул серьгу мне обратно в карман. — Заходите ко мне, мы пока тут с Павлом Ивановичем, по-стариковски…
И он завёл меня в боковую комнату, где на письменном столе блестела бутылка и были разложены на тарелках розовые кружки колбаски, жёлтые лепестки сыра и отдельно — коричневатые и поджарые… нет, поджарные пухленькие пирожки (похожие на те, что не достались мне в подвале милиции, Алка съела). А за столом сидел Павел Иванович. Он был в расшитой сорочке навыпуск, в джинсах и шерстяных носках (туфли стояли тут же, под столом). Жировиков на лице как будто меньше.
— О, геноссе Фредя! Садитесь! Шнапсу с дороги! — Он потряс мне руку и указал на кресло и на бутылку.
— Тут сидело…
— Максимыч стул найдет. Это почётное место для гостя. Сумку бросайте в угол. Ну, рассказывайте, где были, что видели? Что-то вы очень по-летнему одеты, — присмотрелся он.
Я поставил сумку, сел в кресло:
— Спасибо вам. Это и дело, что по лету одет… Такая со мной бухта-барахта… Хочу ваш совет слышать… услышать. Помощь надо, блин-блинской… Реально!
— Конечно, о чём речь! — Он отвинтил крышку бутылки. — Ну, на Руси, как известно, народ все горести начинает лечить стопкой… За встречу! Максимыч, ты где? Бабы тебя не заклевали?