24 
Глаза у продавщицы были добрые и усталые, я их запомнил. Они были похожи на глаза той официантки, которая все время говорила «охухоюшки» или «охохуюшки». Чтобы ободрить её, я сказал, что мне очень нравится Москва и её окрестности, и она сама тоже.
— Правда? — загорелась она. — А вы к нам приезжайте, на Вологодчину, там такая красота…
— Сделаю.
— А вы сами откуда?.. Из Германии?.. Да, слышала, что хорошо у вас там, чисто, тихо…
— Сейчас уже не так тихо… границы открыли… Еврозона ширилась…
— А, ну да, понимаю… наш брат куда придет — там себя и покажет… Ничего больше брать не будете?
— Еще вас заверните! — осмелел я.
— Не продаётся! Уже продано… к сожалению… Вот сдача. Удачи вам!
— И доброго желаю! Сдача-удача-дача-передача, да! — с удовольствием повторил я, принимая мешочек с бутылкой кенгурового вина.
Потом я решил поесть. Напротив ларька было кафе «Маковка». Внутри уютно играла музыка. За стойкой — высокая и пикантная, но безгрудая барменша (а нам, немцам, грудь важна, Вы сами на практических занятиях указывали на большие размеры грудей валькирий в немецких сагах и сравнивали их с бюстами героинь русских сказок, а студентка Дарья, попавшая к нам по обмену, так на это возмутилась, что даже задрала майку, чтобы доказать первенство русской груди, отчего мы долго не могли прийти в себя и тотчас признали её правду и победу).
Не зная, должны ли иностранцы в ресторанах платить в два раза дороже, как в музеях, я на всякий случай кивнул не очень приветливо, даже хмуро, ног о коврик не вытер и двери за собой не закрыл.
Ко мне подбежал кельнер в бабочке:
— Прошу пожаловать! Куда изволите?
— Сюда изволю.
Я сел возле приоткрытого окна. Зал был пуст. Скатерти, приборы, цветы — всё в норме и форме. Барменша ласково полоскала плоские бокалы, они глухо пофыркивали в воде.
В меню было несколько загадочных блюд русского генезиса, и мне пришлось напрячься, чтобы вспомнить Ваши спецзанятия «Веселие Руси» (которые так любят посещать студенты и где всегда можно попробовать пирожки и блины). Пока читал меню, то слышал (и слушал), как барменша говорит кельнеру:
— Что-то хандрит наш хачик, того хочу, этого не хочу… это хо-хо, то не хо-хо, время идет, а он всё вокруг да около ходит, крутит-вертит… Вот не выдержит Митюня, разнесет наш кабак за неуплату — чего тогда? Нет, не идет ему такое поведение… как бы ногами вперед не вынесли… Торчи потом где-нибудь на солнцепёке день-деньской, как пень…
Кельнер бросил через плечо:
— А ты плюнь… Нам-то чего с этого? Как работали — так и будем работать, — и подошел брать заказ.
На первое я решил заказать солянку «Поселянку» мясную, на второе — жаркое в горшочке:
— И один кофе.
— И один булочка? — кисло улыбнулся кельнер, а я вначале подумал, что он не знает, что «кофе» — мужского рода, но потом вспомнил, что есть такой анекдот, Вы нам его еще рассказывали (вообще Ваши методы обучения через песни, стихи, игры, пироги и блины с водкой мне очень нравятся. Во что превратились бы без этого уроки русской грамматики?).
В окно вдруг долетел обрывок фразы:
— …сумрачный суглинок смерти… — и я долго думал, как это понять.
Вдруг в не закрытую мною дверь вкралась кошка и деловито проследовала под столы.
— Кыш! — шикнула на неё барменша.
Но кошка, нагловато прядая ушами, упорно кралась куда-то в глубь зала.
— Вот шкода ласкавая, хвост завернула трубой и в ус не дует! — Кельнер отправился её выгонять, а у окна остановились прикурить два парня:
— А я этой пиздоляжке сказал: если ты, крыса текучая, еще раз к Вовану навязываться будешь, несдобровать тебе!
Что это за слово — «пиздоляжка»?.. Я не успел включить диктофон, но тут же записал его на салфетке. Это очень интересно, я же в первую очередь лингвист, а потом всё остальное. Представить себе это слово в образе я не мог. Соединять два существительных — прерогатива немецкого языка, причем можно соединять что угодно с чем угодно, и смысл каждый раз будет разный, но в русском эти конструкции малоупотребимы. Но вот, оказывается, есть!..
И я стал спешно вспоминать разные русские ругательства, которым меня учил дед Адольф. Записывал их на салфетке в столбик, разбивал на части и слоги, механически соединял… «Губосиська»… «Задоляжка»… «Сукожопа»…
О, какой большой спектр импровизации! Я, конечно, к такому разнообразию не привык. Как Вы нам говорили на семинаре по сакральным словам, в Германии есть пять-шесть стандартных ругательств — и всё, а в России брань — это россыпи слов, роскошь фантазии, брань носит не формально-словесный, как в Европе, а эмоционально окрашенный, душевный, даже духовный характер, хотя иногда понять, что именно имел в виду носитель языка с механико-технической точки зрения, очень сложно. Наверно, тут как раз именно такой случай.
24 
