Очень понравился!
19 
– Хм… Ничего себе! Басурман, главное! – тихо возмутилась Диля.
– Ну, ты шибко не обижайся, это слово вроде как и не ругательное. В деревнях так всех подряд называют, которые не местные да сильно чернявые. Чего с них возьмешь, с деревенских-то? Культурам не сильно обучены.
– Да я и не обижаюсь… Ну а дальше что было?
– А дальше эта история с Лизаветой приключилась, прямо все один к одному… В жизни оно всегда так и случается – все к одному…
Тетя Таня вяло махнула натруженной, в толстых венах ладонью, качнула полным станом, вздохнула и замолчала, глядя куда-то поверх Дилиной головы. Диля сидела замерев и боясь потревожить ее вопросами, ждала терпеливо. Наконец, опять вздохнув, женщина тихо продолжила, будто перерубая тянущуюся от нее в пространство ниточку памяти:
– Померла Лизавета-то! Прямо на руках Марусиных и померла. Беременная она была, на сносях уже. Схватки начались, дома в это время никого не было, она взяла да и притопала сама к Марусе в амбулаторию. И как на грех, в этот день никого, кроме Маруси, там не погодилось – фельдшерица в соседнюю деревню с прививками уехала, а Амирчона в город зачем-то вызвали. Пришлось Марусе роды самой принимать. Опыту практического никакого, страху больше было, чем опыту. Ребеночка кое-как на свет вытянула, у него неправильное предлежание было, а Лизавете помочь не успела. Потом, конечно, проверка была из горздрава, и объяснительных она гору написала, и в прокуратуру ее вызывали… Никто, конечно, Марусиной вины в случившемся не увидел. Все она правильно делала. В условиях амбулатории нельзя было Лизавету спасти. А только деревне разве это докажешь? Деревня, она же слухам верит, а не бумагам. Все в один голос и заговорили, что, мол, специально Маруся Лизавету извела, из любви к Сашке на смертоубийство пошла. Обстановка создалась вокруг Маруси невыносимая, из дому лишний раз на улицу не выйдешь. Я знаю, как это бывает, сама в деревне выросла. Да еще и Зинаида масла в огонь подлила – на каждом шагу пела, что Маруся по Сашке сохнет, за врача-басурмана замуж идти не хочет. Одной ночью им даже окна в доме выбили, а другой – ворота дегтем измазали, вроде как выказали Марусе свое отношение. Ну, Маруся и не выдержала…
– И замуж за папу вышла? – закончила Диля конец фразы, болезненно дрогнув лицом.
– Ну да. Только свадьбы у них по-настоящему не было. Приехали в город, расписались, мы с моим Серегой у них свидетелями в ЗАГСе были. Помню, лицо у Маруси совсем было белое, как бумага, а глаза отчаянные, внутрь провалившиеся. Такая вот невеста оказалась без места. Увез ее Амирчон к себе в Душанбе – совсем там пропадать начала. Такие письма писала грустные! Все время душа ее в родные края тянулась.
– Да. Я знаю. Она мне рассказывала. Про душу. И про деревню свою рассказывала, как там хорошо. Я ей говорила – давай съездим, а она – нет, говорит, нельзя… И сразу плакать начинала…
– Да уж… – вздохнула тетя Таня, – чего уж говорить, тосковала она сильно. Потом только немного смирилась, когда ты родилась. К этому времени она уж, почитай, десять лет на чужбине-то прожила. – И, помолчав немного, изрекла важно, почти философски: – Русскому человеку, Дилечка, в чужой жизни жить – только маяться. Особенно в азиатщине вашей тяжело. Ты уж прости, что я так говорю…
– Да нет, ничего. А только… я бы с вами в этом вопросе поспорила, тетя Таня. У нас в Душанбе раньше очень много русских было. И жили все нормально, душа в душу, и никто в Россию особо не рвался. Это уж потом, когда война началась…
– Вот-вот! Я про то и говорю! Кто вас, горячих азиатов, знает, чего вам в голову взбредет? Решите воевать, и русскому тут же секир-башка!
– Значит, у мамы где-то сестра есть, Зинаида… – задумчиво протянула Диля, пытаясь вывернуть разговор в прежнее русло. – А вы не знаете, она жива еще?
– Нет. Ничего я такого не знаю. Да и зачем тебе? Съездить туда, что ли, хочешь?
– Хочу. А почему нет?
– Да ну, брось… Душу растравишь, и все. Зинаида ж тебя никогда не видела и знать о тебе не знает. Не примет она тебя. Зачем ей? Она себе совесть годами замазала, все забыла. Ты появишься, и обратно расколупывать память да совесть придется. А люди свою совесть ой как не любят расколупывать!
– А может, у меня брат или сестра там есть? Она ведь, наверное, вышла замуж за этого… приблудного? Когда мама уехала и дом ей для личной жизни освободила?
– Ну так и что с того, что есть… Они ж тебе все равно чужие, хоть брат, хоть сестра! Ты ж их не видела! Тем более двоюродные!
19 
