Особенно,... 
21 
– Ой, да какая кастелянша, тетя Таня! Что вы такое говорите! Кастелянша в больнице простыни выдает, а на моей шее целиком все офисное хозяйство держится!
– Ну, тогда навроде завхоза… Да вы не сердитесь, Ирина Григорьевна! Я ведь к чему клоню… Может, вон Дилечку пока на ваше место приспособить? Пока вы болеете-то? А там видно будет… Может, вы больше на эту работу и пойти не захотите, после операции-то? А если захотите вернуться, она вам тут же место и освободит!
Диле видно было сбоку, как напрягся профиль Ирины Григорьевны. Как мелко, едва заметно затрепетала складочка под подбородком. Как медленно поворачивается в ее сторону лицо. Вот оно, успевшее приобрести то самое, особое выражение. Едва уловимое, но все-таки особое. Взгляд оценивающий и отстраненный, но в то же время не исключающий самой возможности национального панибратства. Но только там, в далекой перспективе, не исключающий. Где все люди когда-нибудь и в конце концов станут братьями. Или сестрами. А пока – все, что можем. Извините. Только вежливая горделивая улыбка и отстраненность.
– А… Вы таджичка, Диля? – спросила осторожно и тут же улыбнулась натянуто.
– Да она не совсем, не совсем таджичка! – тут же сунулась к соседке с объяснениями тетя Таня. – У нее мама русская была, Маша Коновалова, померла месяц назад, царствие ей небесное… Вот Дилечка и приехала! А папа у нее таджик был, главврачом работал! Уважаемый человек! А сама Дилечка в университете ихнем училась, только не закончила, потому что ребеночка родила! Да вы берите, берите ее, Ирина Григорьевна, не пожалеете! Она девочка хорошая, она вас не подведет!
– Ну, не знаю… – закрылась худосочной ладошкой от тети-Таниного напора Ирина Григорьевна. – Попробовать, конечно, можно, только я ничего не обещаю… Не знаю, как мое руководство к этому отнесется…
– Так вы завтра и попробуйте! А вдруг да выгорит? А уж Дилечка себя покажет! Уж она расстарается! Кстати, она здесь у меня будет жить этот месяц, и с Шуриком вашим заодно повозится…
– Правда? – немедленно оживилась лицом Ирина Григорьевна, с надеждой глянув на Дилю. – Вы сможете последить за моей собачкой? Она у меня маленькая, спокойная, вы к ней быстро привыкнете! Вы вообще любите пекинесов?
– Это маленькие такие? Пучеглазенькие? – пожала плечами Диля, улыбнувшись.
– Да, да! У вас с ней хлопот не будет!
– Конечно… Я могу за ней последить, конечно. И погулять, и покормить. Проблем нет.
– Ну что ж… Тогда завтра я к себе в офис позвоню, попытаюсь насчет вас договориться…
– Ага! Ага! – обрадовалась тетя Таня. – Завтра поутру мы с Дилечкой на почту сгоняем, зарегистрируемся, а потом вы ее, Ирина Григорьевна, берите в охапку да на работу к себе и ведите! Чтоб сразу – к делу! Вот, мол, новая офис-менеджерица вместо меня, и точка. А чего по телефону-то договариваться? По телефону и отказать могут…
– Да. Пожалуй что так. Если по телефону, то наверняка откажут, – задумчиво покивала Ирина Григорьевна. Прищурив глаза и помолчав еще немного, добавила решительно: – Значит, завтра мы туда и пойдем. Сразу после обеда. Вы к обеду все свои дела сделаете?
– Конечно! Конечно сделаем!
– Хорошо. Что ж, Диля, пойдемте с моим Шуриком знакомиться…
Шурик принял Дилю благожелательно. Разрешил взять свое дрожащее тельце на руки, долго вглядывался в ее лицо круглыми влажными глазами, потом неожиданно лизнул в губы маленьким язычком и затрепетал, засучил ножками, просясь на свободу.
– Слава богу, признал. Он у меня вообще-то капризный к старости стал, – грустно прокомментировала состоявшееся знакомство Ирина Григорьевна. – Вы уж с ним поласковее обходитесь, Дилечка…
– Вы не волнуйтесь, я все сделаю. И накормлю, и погуляю. Да и Алишер с ним может гулять, мой сын.
– А сколько ему?
– Шесть лет.
– Ой, маленький какой… А вы что, сына одного дома будете оставлять? На работу с ним нельзя, учтите! Там этого не любят! Не принято!
– Ничего, один посидит. Это плохо, конечно, но что делать? Все равно другого выхода у меня нет. Но Алишер, он такой… он все понимает, он у меня, знаете, мудрый не по годам… – медленно проговорила Диля, незаметно разглядывая жилище Ирины Григорьевны.
Женственным, беззащитным и одиноким было жилище. Достаточно бедным, но и не без претензии. Все здесь было приспособлено в основном для хозяйкиного сопротивления надвигающейся старости, казалось, каждый квадратный сантиметр квартирной территории взят под организацию плацдарма военных действий. Весь угол комнаты занимало сооружение вроде большого трельяжа, с полками, уставленными баллонами, флаконами и всякого рода баночками, в другом углу красовались дорогой вело-тренажер и беговая дорожка, и даже шведская стенка имела место быть, и шумел тихонько кондиционер, отчего воздух в квартире был свежим и холодным.
21 
