159 
Ни разу в жизни он не изведал такого напряжения и удивительного сплава чувств — тут была и радость, и отчаяние, и желание, и преданность, и любовь — и вряд ли когда-нибудь изведает. Он взял Клэр на руки и, обуреваемый желанием и нежностью одновременно, отнес ее на кровать. Скованный оковами зверь, что когда-то жил в его груди, исчез. Похоже даже, что навсегда. Но разве не сказал кто-то мудрый, что любовь способна исцелить любые раны:
— Быстрее! — выдохнула Клэр. Глаза ее сверкали желанием.
Малкольм снял пояс и стащил с себя тунику.
— Но ведь ты говорила, что не хочешь, чтобы я торопился. Я хочу взять тебя медленно, Клэр.
И так оно и было.
Хотя Малкольм был возбужден так, что казалось, одно мгновение — и он изольется фонтаном семени, ему хотелось наслаждаться ее телом, даря ласку за лаской, как можно дольше, лишь бы только она не покидала его.
— Я солгала, — дрожащим голосом ответила она и, не в силах больше сдерживать себя, подалась ему навстречу. — Я хочу тебя, хочу прямо сейчас!
Ей показалось, будто она парит в воздухе. Он же наклонился над ней и убрал волосы.
— Ты такая сильная и красивая… и ты моя, Клэр, — добавил он. — Так что не вздумай спорить со мной.
Ее ответ слегка удивил его.
— Я всегда буду твоей, — прошептала Клэр, чувствуя, как слезы наполняют ей глаза.
Он заглянул в ее мысли и остался доволен. Она не солгала. Так оно и было.
— Я так рада, что ты такой сильный.
— Ты рада, что я такой сильный, — повторил он. Слова были больше не нужны. Он медленно вошел в нее, и при каждом новом толчке она как бешеная извивалась в невообразимом экстазе. Он же не торопился погружаться на всю глубину. В конечном итоге Клэр достигла пика наслаждения раньше, чем он сам.
Он держал ее в объятиях, что-то ласково нашептывая ей на ухо и в неторопливом ритме погружаясь в нее. Постепенно возбуждение в нем нарастало. Слившись с ней воедино телом, он попытался слиться воедино и с ее душой и — о радость! — понял: черный зверь, что когда-то обитал в нем, действительно куда-то исчез. Он мог, ничего не боясь, заглянуть ей в душу, познать ее внутреннюю суть, ее самые сокровенные мечты и желания. Боже, как прекрасна она была, и телом и душой. Тревоги и печали оставили его. В этот миг им владела одна только мысль. Я люблю тебя, Клэр, я люблю тебя! Ответом на его признания стали слезы и всхлипы, звуки наслаждения и радости!
Спустя несколько часов Малкольм, наконец, откинулся на спину и лег рядом. Клэр, удовлетворенная и сонная, лежала подле него, разглядывая дрожащие на потолке тени. Ее переполняла любовь, она купалась в ее лучах, невесомая, парила в них. Но затем постепенно вновь начали наползать тучи. Печальные мысли вернулись, и сердце словно покрылось трещинами. Боже, сначала море любви, и вот теперь снова боль.
Ты все-таки покинешь меня?
К Клэр, наконец, вернулась способность мыслить, а вместе с ней и осознание того, что только что произошло; Они только что соединились в акте любви. Но никакого темного желания у него не возникло.
Клэр повернулась на бок и положила голову ему на грудь. Рука ее нежно поглаживала ему живот, спускаясь все ниже и ниже — туда, где отдыхал после трудов его восхитительный член. Они с Малкольмом только что соединились в акте любви. В этом не было никаких сомнений. Каждое его прикосновение, каждый его поцелуй были наполнены любовью и нежностью. Но было и нечто другое. Ощущение было такое, будто они слились с ним в единое целое не только физически, но и на более высоком, духовном уровне. Она нежно поцеловала его, ощущая губами его гладкую кожу. Увы, при мысли о скором расставании сердце ее было готово расколоться пополам.
Неожиданно Малкольм сел. Клэр последовала его примеру. Он посмотрел на нее — в глазах его застыло страдание — и встал с постели. И в этот момент Клэр ощутила, как он замкнулся, отгородил от нее свою душу. Ее тотчас охватил страх. Малкольм же подошел к очагу и тяжело облокотился на каминную полку. Клэр прислушалась к его мыслям, но ничего не услышала. Лишь тишину.
Она тоже встала с постели.
— Я могу побыть с тобой несколько дней! Если хочешь, даже неделю!
Он даже не взглянул в ее сторону.
— Я никогда не изменю тебе с другой. Но ты права. Магистр — всегда одиночка. Так лучше для нас обоих.
Клэр с трудом сдержала рыдания.
— Но чьи объятия согреют тебя ночью?
— Мне никто не нужен, — ответил он, повернувшись к ней вполоборота.
159 
