35 
– Нет, я есть не буду, – сказал Гера, закрывая холодильник. – Я устал, я лучше спать пойду. И вот что, – вспомнил он. – Меня человек один, ветеринар, просил тебе передать, что будет послезавтра или завтра.
– Зачем?
– Он говорил, что обещал твою корову посмотреть. Ты его просил, а он обещал… Ты разве не просил?
Панюков молчал, принюхиваясь. Потом спросил брезгливо:
– Ты это с ним пил?
– Нет, я один немного выпил.
– Ладно, иди спать, – кивнул устало Панюков и вдруг негромко, с неожиданной яростью, произнес: – И никогда ты больше с ним не пей. Чтоб никогда. Ты меня понял?
После ухода Геры Панюков еще долго держал ноги в тазу. Пришлепывая ступнями, пошевеливая пальцами, он разгонял в нем круговые маленькие волны. Пристально глядя в них, гнал прочь любую мысль о ветеринаре, но мысль о нем, вместо того чтоб отцепиться, долго разматывалась в прошлое, пока не натянулась и не заныла, размотавшись до конца – до того теплого, словно вода в тазу, тоже июньского дня почти двадцатилетней давности.
Как раз в тот день Вову, вернувшегося в Сагачи, не взяли на работу, а Панюков решил уволиться и завести на пару с ним хозяйство.
Они шли из игонинской конторы, вслух обсуждая меж собой достоинства своих коров (еще не купленных) и урожаи с огорода (еще не вспаханного и не засаженного). И получаса не прошло, как Панюков впервые встретил Саню.
Заглянув в магазин, Вова с Панюковым увидели большую очередь за стиральным порошком. Они бы в магазин не сунулись, если бы там не продавали в этот день голландские безопасные лезвия в обертках цвета потускневшей позолоты, известные в ту пору в городах прочностью стали, мягкостью и чистотой бритья, в Селихнове же никому не нужные. Такое лезвие всего лишь раз, едва касаясь кожи, снимало мыло со щеки – и кожа оставалась гладкой, чистой и почти не потревоженной. И одного такого лезвия хватало на неделю, если им бриться каждый день, или на месяц, если им бриться по-селихновски. Вова вполне их оценил в своих скитаниях и вот теперь спешил к ним приохотить Панюкова. Кроме Вовы и Панюкова, их покупать никто не собирался, но пропустить без очереди Вову с Панюковым тоже никто не собирался. С час отстояв, Панюков приметил на изгибе очереди, почти в хвосте ее, незнакомую рыжую девушку со стянутой мохеровым шнурком прической и засмотрелся на нее, залюбовался ею, потом поймал ее взгляд. Округлым жестом поманил к себе и, не страшась матерных протестов очереди, пригласил встать впереди себя. Девушка помялась, подошла и встала.
Ее звали Саней. Она перебралась в Селихново из Хнова с дипломом зоотехника и справкой о распределении. Игонин был обязан по тогдашнему закону дать ей работу по специальности, даже оформил ее в штат, но допустить к работе и платить обещал лишь со временем, которое когда-нибудь настанет – вот только не с чего ему было настать. Совхозное стадо было вырезано, фермы пусты, для зоотехника дел не осталось, как не осталось денег в кассе.
Вова и Панюков купили лезвия и пошли провожать Саню до дому. Панюков шел с нею рядышком, нес ее сумку, доверху набитую пачками стирального порошка «Лотос». Вова шел деликатно, чуть от них отстав, но и посвистывал, чтобы они о нем не забывали.
Саня жила у своей родной тетки Середкиной. Панюков Середкину знал мало: она почти не выходила из дому.
«У нее ноги отекли и вены вздуло так, что они лопаются; уже давно, – печально пояснила Саня и спросила вежливо: – А вы как поживаете?»
«А мы хотим корову завести, а то и двух», – совсем не к месту сообщил ей Панюков.
«Может, и трех», – храбро добавил подоспевший к разговору Вова.
«Где вы достанете корма? – удивилась Саня и рассказала: – Нас всех из Хнова вывозили на выездное заседание в Рогожку. Показывали нам машину инженера Кайгородова. Машина эта мелет сосенки и елки в зеленый мелкий фарш не хуже мясорубки. И этот фарш коровам будто бы полезен… Но я-то думаю, их просто нечем там кормить, одними елками осталось, или их всех – под нож, как здесь, в Селихнове… Чем вы их будете кормить?» – снова она спросила, уже без удивления, но с беспокойством. И Панюкова это тронуло.
«Мы будем сеном запасаться», – взволнованно ответил он.
Приехав в другой раз в Селихново – просить у Игонина взаймы на покупку трех коров (тот, выслушав внимательно, не отказал), Панюков отважился зайти и постучаться в душный дом Середкиной.
Саня была рада отдохнуть от тетки и побыть на воздухе. Они пошли вдаль, в сторону дымчатой стены леса за полями. Панюков спросил у Сани на ходу, как нужно правильно доить коров. Саня с готовностью предупредила: прежде чем начать доить, надо сперва как следует вымыть руки с мылом, надеть чистый халат, подвязать корове хвост, промыть ей вымя теплой водой, потом – массировать соски у основания, пока те не набухнут. Сказав: «Вот ты представь; смотри сюда», – Саня огладила перед собой воображаемое коровье вымя – округло, широко, как если б оно было, как арбуз, огромным. Захватила пальцами воображаемые коровьи соски и начала их осторожно, ласково массировать, чтоб вызвать припуск молока, потом победно посмотрела на Панюкова. Испуг в его глазах Саню огорчил. Она опустила руки и пообещала: «Когда у вас появятся коровы, я к вам приеду, только позовите, и научу, как нужно правильно доить… Я пока лучше расскажу, если ты хочешь, как нужно правильно с коровой поступать, если она, например, брухается…»
35 
