Лёгкий, ненавязчивый романчик 
84 
Время торопило – Алексий угасал, князь чуть ли не силком притащил Митяя в Спасский монастырь, и постриг в монахи, и начал упрашивать Алексия назвать «архимандрита Михаила» преемником. Алексий уклонялся что было сил: как это, «уно-го», «новоука» – враз на митрополию? Может, в душе Алексий уже разглядел в приходе Киприана некую правду? Князь не отставал, «много нуди о сем», Алексий кивал на Царьград – пусть решают там. Очередной константинопольский патриарх в смуте гражданской войны не вдавался в тонкости, а «поминки», сопровождавшие русские просьбы, были осязаемы – Ми-тяя утвердили. И Алексий умер, оставив недоумение: благословил иль нет?
Митяй сел править, и все презирали его птичьи права, и Митяй понимал, что ветры дуют из Троицкого монастыря, от отстраненного молчания смиренного игумена, и князь это понимал. Старцы верили в правду Киприана.
А тут неожиданно в Москву рванул сам Киприан: вступить торжественно в Москву с богатой свитой на сорока шести конях и одолеть «не желаю» молодого князя! «Еду к сыну своему ко князю ко великому», – подбадривал он себя в дороге письмом к Сергию и Федору (племяннику Сергия), давал им знать: встречайте, пособите, иду напролом.
Воеводы Киприанова «сына» перехватили митрополита под Москвой – раздели, ограбили, бросили ночевать в холодный сарай, свиту раздели до рубах, усадили на дохлых кляч, развернули посольство в сторону Литвы и придали ему хорошей скорости. Захворавший, взбешенный Киприан обрушился письмом опять на Сергия и Федора: да они должны жизнь были положить за митрополита! «Аще быша, вас убили, и вы святи» – это, наверное, единственный упрек Сергию от современника, да какой! Киприан с ходу решается на неслыханное дело: проклинает, отлучает от церкви, предает анафеме великого князя Дмитрия и его бояр, кажется, еще строчка – он и Сергия отлучит! Это тот самый Киприан, который, если верить «Сказанию о Мамаевом побоище», так по-отечески провожал Дмитрия на битву! Митрополит потребовал от всех читателей сего страшного послания переписывать его и рассылать во все концы – пусть все знают! И вряд ли Сергий и Федор посмели его ослушаться. В ответ они тут же что-то написали, и это «что-то» успокоило Киприана на их счет: «все познал есмь от слов ваших», но его проклятие гуляло по Руси, хоть и с намеренным коверканьем отдельных «ударных» мест – и князь ведал об этом, но не тронул Сергия.
Митяю же земля жгла ноги, и он упросил князя собрать епископов: они не посмеют при князе «вопиять», поставят Митяя в епископы – и так справней будет ехать в Константинополь на утверждение. Епископов собрали, все немо соглашались, лишь суздальский владыка Дионисий, зная за своей спиной Троицкий монастырь, взорвался, восстал и пригрозил за правдой поехать в Константинополь. Делать нечего, князь «повеле» его «удеръжати». Дионисий молил отпустить: не поеду никуда без позволения, пусть хоть Сергий за меня поручится, и Сергий поручился – Дмитрий поверил, устыдившись ручательства Сергия. Дионисия отпустили, и он, ни мгновения не медля, бросился Волгой в Царьград, плюнув на обещание год сидеть тихо и предав своего ручателя. А князь опять удержался – даже от худого слова Сергию.
Митяю пришлось ехать в Царьград архимандритом, он собрал денег, пышную свиту, княжьих грамот для заема дополнительных средств – дело предстояло затратное, на прощанье Митяй наобещал Сергию чего-то плохого (благодарить ему радонежского чудотворца, прямо скажем, было не за что) – Сергий бодро пожелал ему «царского града не имать видети».
Митяй добрался до Черного моря, разойдясь подобру-поздорову с цапнувшим его по пути Мамаем, – и сел на корабль. Корабль достиг турецких берегов и дальше вдоль земли поплыл к Царьграду. Заветный город уже вырастал из тумана, а может, и утреннее солнышко высветило его вдали, когда Митяй «разболеся в корабли и умре на море» – хворь одолела, удушили, утопили: не узнает никто. Корабль, как столб, замер напротив Царьграда, другие корабли с изумлением обплывали его слева и справа, далекая Русь ждала митрополита, воевала с татарами; предчувствуя «вытекающие последствия», послы пытались придумать, что бы князь велел им при таком обороте, и стали врукопашную выбирать замену Митяю из себя – и не угадали, и это стоило им потом головы. А Митяя, ну что Ми-тяя, – его на лодке свезли в Галату, на латинский берег, и закопали в землю – сына попа села Тешилова, любителя церковного пения, про которого никто не может ничего внятно сказать: мелькнул и пропал – настигла доставучая русская судьба.
84 
