25 
С большой симпатией Мастер Чэнь изобразил и своего героя, безродного космополита Маниаха, согдийского купца, гоняющего караваны с шелком от Китая до синих вод Бизанта. Книга открывается стремительной сценой, в которой герой бежит по черепичной крыше и чудом убегает от смерти. Мы застаем его бегущим неслучайно, движение оказывается ключевым душевным качеством Маниаха. «Главное, чтобы караваны шли». При этом никогда не унывающий Маниах перемещается по свету с энергией человека, которому интересно все, что он встречает вокруг. Столкновение с тюрками Великой степи и китайской бюрократией, легенды о седовласой ведьме Чжао, сети придворных интриг, нарождающийся ислам – все ему равно любопытно, все ситуации он ощущает как веселый вызов. Не подарить такому герою прекрасную даму было бы непростительно, и Мастер Чэнь приводит в дом к Маниаху самую красивую и таинственную женщину того времени, китайскую Елену Прекрасную, знаменитую наложницу императора – Ян Гуйфэй. Это персонаж исторический (как и многие в романе) – согласно легенде, танцовщица Ян погибла, но щедрый автор дарит ей жизнь…
Тот, кто во что бы то ни стало захочет увидеть в этом сочном и увлекательном романе намеки на русскую политическую реальность, отправится по ложному пути. Обаяние Мастера Чэня в другом. Он написал кросскультурную книгу, оппозиционную процессу глобализации, ведь что такое кросскультурность, как не взгляд в зеркало мировой культуры без отвращения? Мастер Чэнь продемонстрировал нам что-то вроде «всемирной отзывчивости», на которую после Пушкина кто из русских авторов был способен? Турецкий подданный Орхан Памук – да. Уроженец ЮАР Джозеф Кутзее – безусловно. Лауреат британского Букера этого года Киран Десаи – пожалуйста. И только русские сочинители ощущать себя на перекрестке культур, писать о вслушивании в Другое почти совсем разучились.
Автор «Любимой мартышки дома Тан» едва ли не первым за последние годы откликнулся на вызов времени, правда, надев для этого маску с узким разрезом глаз и заговорив на языке массовой литературы.
Мастер Чэнь. Любимая мартышка дома Тан. М.: Издательство Ольги Морозовой, 2006.
Боль Айболита
О Корнее Чуковском в серии «ЖЗЛ»
В знаменитой серии появился еще один увесистый том – биография Корнея Чуковского. Автор сказок о «Мухе Цокотухе» и «Айболите» успел подружить с Блоком, Маяковским, Горьким, поучаствовать в хлопотах в защиту «тунеядца» Бродского, пообщаться с молодым Солженицыным. Самоучка, не получивший высшего образования, Чуковский написал классические работы по теории перевода, книги о поэзии Некрасова и стал доктором литературы Оксфордского университета.
Добрый сказочник, протяжным голосом читающий стихи про Федору и Айболита, белоголовый дедушка Корней – миф. Миф не нуждается в расколдовывании, он тоже несет информацию о времени, в которое сочинялся, и о людях, которые его сочиняли. Одно нехорошо – миф слишком мало рассказывает о самом «фигуранте». Правильность пропорций, точность исторической перспективы восстанавливаются лишь тогда, когда рядом с мифологическим портретом встает тот, с кого его рисовали.
Именно такой человек – желчный, задорный, издерганный, страшно общительный, жадный до людей и впечатлений, а временами несносный мизантроп, темперамента бешеного, таланта нешуточного – в общем, «живой, как жизнь» – и смотрит на нас со страниц биографии, написанной Ириной Лукьяновой. Едко посмеивается над «дедушкой Корнеем».
Бастард, незаконнорожденный сын прачки и студента Эммануила Левенсона, Николай Корнейчуков вырос в знойной, пыльной, пошловатой и шумной Одессе. И всю жизнь ее недолюбливал, называя своей родиной Питер, в котором действительно родился и прожил первые младенческие годы. Нескладного, длинного подростка выгнали из гимназии – и не только из-за указа, запрещавшего допускать в гимназии «кухаркиных детей», но и из-за неудобного, колючего характера. Чуковский освоил программу старших классов самостоятельно и все же сдал выпускные экзамены. А вскоре в газете «Одесские новости» состоялся его литературный дебют. Так одним лишь усилием воли он вбуравился в культуру, в критику, в занятия переводами, в художественную словесность. Он сам ввел себя за ручку в литературный круг.
До зрелых лет Чуковский оставался наблюдательным, язвительным критиком, интуитивно нащупавшим то, до чего примерно в те же 1910–1920-е годы. дошло и академическое литературоведение, – необходимость изучать не только содержание творений, но и стиль автора, его излюбленные приемы, эпитеты, сравнения, тропы. Сборник, состоящий из блистательных и острых критических этюдов «От Чехова до наших дней», выдержавший несколько переизданий, и сегодня поражает точностью и свежестью суждений. Брюсов – «поэт прилагательных»; Константин Бальмонт и Андрей Белый – городские поэты, которые сменили ландшафт русской поэзии с сельского на городской; Зайцев – «поэт сна»…
25 
