Особенно,... 
.
Очередная сказка о Золушке 
26 
Без чуткости к чужому стилю никогда не родился бы на свет и сказочник Корней Чуковский, заговоривший в детской литературе языком раешника и навсегда ее раскомплексовавший. Своими музыкальными, приплясывающими, полифоническими сказками он шагнул так далеко, что даже заслуживающих внимания эпигонов у него не появилось. Поразительно, что почти все сказки (кроме «Бибигона») были написаны до 1929 года, а потом наступил внутренний слом, связанный со смертью любимой дочери Муры. Рассказ об этом трагическом периоде – один из самых пронзительных и сильных в книге.
Любая, даже самая богатая жизнь, изложи ее год за годом, уместилась бы в брошюру. У Ирины Лукьяновой получилась история под тысячу страниц. Она рассказывает не только о Чуковском, но и об эпохах, стихиях, кругах, в которых ему доводилось жить и вращаться. Мелкие газетные войны начала века, восстание на броненосце «Потемкин» (Чуковский на него сплавал вместе с другими паломниками), массовые самоубийства в 1910-х годах, сочинительница книжных сериалов для девочек Чарская, король сыщиков Нат Пинкертон – Лукьянова дает тщательный и внятный комментарий ко всем интересам Корнея Ивановича.
Труд проделан огромный. И все же, кажется, книга могла бы быть короче – хотя бы за счет сокращения повторов, одних и тех же цитат, пересказывания тех же фактов. Похоже, издатели обольстились успехом «Бориса Пастернака» Дмитрия Быкова (между прочим, соавтора Лукьяновой в главке о Некрасове) и установили прямую зависимость объема продаж от объема текста. Остается только полагаться на обаяние Корнея Ивановича, которое может победить даже самых ленивых. Тем более что логика пройденного им пути настойчивей всего убеждает нас в одном – спасительности упорного труда. Именно работа десятки раз уберегала Чуковского от отчаяния, одиночества, боли и горя, которых в его жизни было с избытком.
Ирина Лукьянова. Корней Чуковский (Серия «ЖЗЛ»). М.: Молодая гвардия, 2006.
Когда принято было любить
О неподцензурной «Чукоккале»
Знаменитая «Чукоккала» впервые издана в том виде, в каком этот альманах хотел выпустить главный его вдохновитель, составитель и режиссер – Корней Чуковский. «Чукоккала» родилась в 1914 году в финском поселке Куоккала. Здесь отдыхали тогда молодой Чуковский с семьей, художники Илья Репин, Юрий Анненков, поэт Осип Мандельштам и другой артистический народ. Свои экспромты, рассказы, рисунки, шаржи на страницах импровизированного альманаха оставили и они, а затем еще великое множество писателей, художников, филологов, критиков, переводчиков.
Показывая альманах гостям, Чуковский никогда не выпускал его из рук. Слишком много здесь было запретных имен и опасных записей. Они не попали в многострадальное издание «Чукоккалы» 1979 года – и вошли в нынешнее. Автографы Гумилева, Замятина, Зинаиды Гиппиус, шутливые расшифровки аббревиатуры РСФСР (Редкий Случай Феноменального Сумасшествия Расы, Рабочие Сняли Фуражки Снимут Рубашки), леденящая кровь запись Александра Блока: «Все это, конечно, имело свои окраски и у меня, но память моя заржавела, а новых звуков давно не слышно. Все они притушены для меня, как, вероятно, для всех нас. Я не умею заставить себя вслушаться, когда чувствую себя схваченным за горло, когда ни одного часа дня и ночи, свободного от насилия полицейского государства, нет и когда живешь со сцепленными зубами» (1919).
В страшном признании – тяжесть наступающего нового времени. «Чукоккала» задумывалась как книга веселья, сборник литературных и художественных хулиганств и поначалу такой и являлась: шаржи Маяковского – с носатым хозяином альманаха, со сладеньким старичком Репиным, шутливые оды в честь Чуковского, карикатуры, пародии, сценки, афоризмы. Во времена Первой мировой войны и вплоть до начала 1920-х даже всеобщая нищета, отсутствие дров и голод – всего лишь повод для шуток. Всем, кроме Блока, пока еще смешно, даже тщедушный и меланхоличный у других мемуаристов Осип Мандельштам в воспоминаниях Чуковского предстает «бурно веселым», стройным богатырем, готовым искупаться в ледяной воде Балтийского моря, хохочущим острословом и сочинителем эпиграмм. «Мне ни с кем так хорошо не смеялось, как с ним!» – приводит Чуковский слова Ахматовой о Мандельштаме. Но постепенно и неизбежно смех стихает, последние отголоски его звучат в стихах Олейникова и Хармса в середине 1920-х.
Чуковский описывает, как однажды пришел в дом, где одновременно собрались три знаменитых юмориста – Ильф, Петров и Зощенко. Вопреки ожиданиям вечер получился мрачным – все трое были угрюмы, шутить никому не хотелось, а в альманахе остались вялые, унылые записи.
26 
