Особенно,... 
25 
Помрачнев, Джини опустила глаза. Снова он за свое! Видно, ничего хорошего из этой беседы не получится.
— Ну, как ты смотришь на подобную сделку?
Ресницы Джини взметнулись.
— Послушай, даже в шутках нужно знать меру!
— Тише-тише, поумерь пыл! Надо же, как всполошилась…
— Что же мне, сидеть и спокойно выслушивать подобные предложения?
Невозмутимый тон Сида действовал на Джини хуже всякой нервозности. Сама она сидела как на иголках, поэтому флегматичность Сида являлась своеобразным контрастом ее собственного состояния.
— Не понимаю, что такого ты усмотрела в моем предложении, — с прохладцей произнес он.
— Что такого?! — воскликнула Джини. — Оно… ни в какие ворота не лезет! И вообще… аморально!
Воцарилась минута тишины, затем Сид усмехнулся.
— Кто бы говорил о морали! После всего, что ты натворила, рассуждать о высоких принципах… Смешно! Думаю, вопросы морали — это не то, что могло бы помешать тебе спокойно спать по ночам. — Он пошевелился в кресле, закинув ногу на ногу. — Что же касается моего предложения, то ни о каких шутках здесь нет даже речи. На мой взгляд, я предлагаю тебе очень выгодную сделку. Вот послушай: ты бросаешь работу, переезжаешь ко мне на все готовое — и прямехонько в мои объятия, — за что я обязуюсь предать забвению провинность Кончиты. Думаю, подобному предложению могла бы позавидовать любая женщина.
Последняя фраза не просто удивила Джини — возмутила до глубины души.
— Хорошо же ты о нас, женщинах, думаешь! — процедила она сквозь зубы.
Однако Сид остался спокоен.
— У меня есть для этого основания.
В упор глядя на него, Джини с горечью произнесла:
— А по-моему, тебе просто нравится меня унижать. С тех пор как ты… как я перестала тебе нравиться, ты только тем и занимаешься.
Сид слегка нахмурился.
— Я не понимаю. Ты говоришь загадками. Когда это я тебя унижал?
— Да твое предложение само по себе уже есть унижение!
— Вот это да! Как ты Странно рассуждаешь. По мне, так это благородный поступок. Ведь в нашей сделке теряю лишь я один, ты же только приобретаешь.
— Интересно, что же такого я, по-твоему, извлекаю из твоего предложения?
Он ухмыльнулся.
— Деньги, роскошную жизнь, отсутствие необходимости учить уму-разуму малолетних мамаш-одиночек, но главное — ты приобретаешь замечательный, ни с чем не сравнимый секс!
— С тобой? — буркнула Джини.
— Именно! — произнес Сид с многозначительностью, которая стала понятна в следующую минуту, когда он добавил: — Я даю тебе возможность сравнить моего отца и меня. Мой отец был твоим любовником, теперь ты узнаешь в подобном качестве меня. По-моему, это благородно с моей стороны — дать тебе такую возможность!
Ироничная торжественность тона Сида покоробила Джини.
— Понимаю, ты находишься в плену фантазий, навеянных рассказами твоего отца, — с дрожью в голосе произнесла она. — Оправдываться не стану, скажу лишь, что не заслуживаю подобного… неуважения.
Сид так и покатился со смеху.
— Ох, не могу! — восклицал он в перерывах между приступами хохота. — Уморила! Жаль, что этого никто не слышал!
Джини хмуро наблюдала за ним, спрашивая себя, что она такого смешного сказала. Через минуту она получила объяснение.
— Золотце, мне ведь незачем тебя уважать! Напротив, уважение будет только помехой тому, что я собираюсь делать с тобой в постели! Так что в этом смысле ты заблуждаешься.
Она вспыхнула, заалела как маков цвет, но все-таки заставила себя сохранить хотя бы внешнее спокойствие.
— Ты циничен.
К ее удивлению, Сид кивнул.
— Верно, я циничен. Советую тебе учитывать это при общении со мной. Так ты избегнешь ненужных иллюзий. И не станешь ждать от меня нежных слов в дополнение к просьбе раздвинуть ноги.
Это был уже не цинизм, а откровенная грубость. Джини не выдержала.
— Кто тебе дал право так разговаривать со мной?! — срывающимся голосом воскликнула она, вскакивая с кресла.
На Сида ее порыв не произвел ни малейшего впечатления.
— Тише, дорогая. Не спугни удачу. Ведь это твой последний шанс уладить дело миром. Почему бы тебе не заключить со мной сделку? Ты красива, так используй это!
Он неспешно оглядел рассыпанные по плечам волосы Джини, грудь, тонкую талию, стройные бедра и красивые длинные ноги. А она стояла красная как вареный омар, всем своим естеством ощущая натиск охватившего Сида желания. Оно словно растекалось по ее коже, обжигая даже сквозь одежду.
25 
