Особенно,... 
38 
Так вышло и на этот раз.
Стоило нам с Пайшанбе войти, как симпатичная молодая девчушка положила на расстеленную скатерть несколько лепешек и поставила две пиалы. Отдельно, на обыкновенной фаянсовой тарелке, лежали несколько картофелин и приличный шматок мяса.
Однако!
Мясо тут едят… нечасто, в общем. Не по праздникам, но уж точно — не каждый день. А уж картошка… одним словом — деликатес.
Мардонаев берет чайник и плескает мне на дно пиалы немного шир-чая.
Вам такую штуку пробовать не приходилось? Много потеряли…
Делают его так: варят в чайнике заварку. Именно что — варят. Пока все не отдаст. Второй раз ее уже не заварить. Потом в этот, с позволения сказать, чай кидают зелень — все, что во дворе растет. Добавляют кусочки сала, корешки какие-то. Солят и кладут сахар. Все — можно пить. Если сможете, конечно.
А что мало наливают — так это обычай такой. Налили много — пей и проваливай! А уважаемому человеку плеснут совсем чуток — некуда спешить, дорогой, сиди и наслаждайся. Если таким напитком можно насладиться… В первый раз я чуть не проблевался с непривычки. Чифир с солью и жиром… это, знаете ли… тот еще букет ароматов. Но ничего, выдержал. Потом уже так не колбасило. Хотя, откровенно говоря, так мало никому из нас еще никогда и нигде не наливали…
— Слушай, Пайшанбе, а что твой дед хотел узнать? — спрашиваю я у Мардонаева.
— Он не мой дед. Он очень старый. Даже не прадед!
Ну да, тут народ долго не живет. Вот эта милая девчушка — будет такой лет до двадцати. В двадцать пять у нее уже трое-четверо детей, в тридцать — уже пожилая женщина. В сорок — почти старуха. А до пятидесяти тут дотягивают немногие. Мужчинам не лучше. Так что, если деду лет восемьдесят… или больше.
— А все-таки?
— Когда он узнал про бой около крепости…
— Около блокпоста!
— Блокпост стоит там сколько? А крепость — более двух тысяч лет! Уйдете вы, уйдут другие — она останется.
— Ну, если так… тогда, да — ты прав.
— Он долго меня расспрашивал. Но я и сам знал немного. Тогда Рахмон и попросил тебя привезти.
— Зачем?
— Дед не сказал. Он мудрый, ему ведомо многое… то, что нам знать не дано.
После ужина Пайшанбе поднимается на ноги.
— Пойду я. Вот эта девушка будет с тобою ночью, — он кивает в сторону девчушки, которая подавала нам еду. — Будь с ней ласков.
— Э-э-э… но…
Не то чтобы я был против! Женского общества мне не хватало, как… в общем, сильно не хватало. Но чтобы вот так? Да еще с местной девицей? Утром поставят перед фактом — женись!
Заметив мою растерянность, Мардонаев улыбается.
— Так велел Рахмон! Он сказал — у нее будет ребенок. От тебя. Мальчик. Ты не сможешь остаться здесь сам, пусть это сделает за тебя твой сын.
— Но… я… это как-то неожиданно!
— Так уже бывало и раньше. Мы все — потомки воинов, оттого нас никто и не поработил до сих пор. А воины… они были разные. Сейчас — это будешь ты.
— А… девушка эта, она как…
— Ее тоже выбрали не сразу. У вас будет всего одна ночь, и мы не могли допустить ошибку. Лейна будет очень стараться… Постарайся и ты.
Наутро Рахмон вышел меня проводить. Взял меня за руку и какое-то время ее ощупывал, закрыв глаза.
Потом подозвал Мардонаева и что-то ему сказал.
— Дед говорит — твой путь ему неясен. Он не видит тебя художником. Ты — воин. И им останешься.
— Да ладно… Отслужу — и на гражданку!
— Твоя война всегда будет за твоим плечом. Твоя судьба — защищать своей грудью слабых.
Эк, он завернул! Но обижать доброго, в общем-то, деда не хочется. Поэтому согласно киваю.
— Ну, раз такое дело… будем стараться соответствовать!
— В трудную минуту полагайся на свое сердце. С тобой не будет никого, с кем ты смог бы посоветоваться. И только сердце сможет тебе подсказать — не голова. Оно не обманет.
Рыкнув мотором, грузовик выруливает на улицу. В зеркале заднего вида на секунду мелькает тонкая девичья фигурка около дома.
Лейна! Она не вышла нас провожать. Наверное, им это здесь не положено.
А я подарил ей на память тонкую серебряную цепочку от крестика. Больше у меня ничего не было…
— И ты больше ее не видел? — спрашивает меня Мирна. Она все время, пока я рассказывал, тихой мышкой сидела рядом, прижимаясь щекою к моему плечу.
— Нет. Никого из них я больше не встречал. Нас вскоре перевели из тех мест, и дальнейшая моя служба протекала далеко от их кишлака.
38 
