127 
— Бей! Хватай!
— А ну, с дороги, ща…
— …я блевану!
— Мир вам, братья и сестры! — Винсент снова поднял руки, но теперь — отнюдь не с пустыми ладонями. Два огромных револьвера завораживали своей хищной красотой: темное дерево рукояток, золотой блеск барабанов и глубокая синева длинных граненых стволов.
— Покойтесь в мире!
Бах-бах-бах-бах-бах-бах!
Опомнилась я, уже скорчившись за перевернутым столом и судорожно пытаясь затолкнуть в пистолет запасной магазин. Потемневшие от бесчисленных пятен доски обещали хоть какую-то безопасность… очень относительную, поняла я, когда сквозь дымную пелену полыхнул красный цветок и дальний край столешницы взорвался снопом щепок. Нет! Хватит, прекратите! Не хочу глохнуть от пальбы, слепнуть от разъедающего глаза дыма, нехочу-нехочу-нехочу…
— Вы в порядке, мисс Грин?
— Брат… Винсент…
Кровь и порох, кровь и порох — эти запахи забивали все остальное, кружа голову и дурманя рассудок. Я чувствовала себя маленькой серой мышкой в консервной банке… привязанной к хвосту кошки, нет, огромного матерого кота, резвящегося в крысином логове. Боевой монах, ну надо же! Ох… будто мало мне было знакомства с егерями.
— Вы… немного… рисковали…
— Никакого риска, — безмятежно произнес Винсент, скупыми, привычными движениями разбирая револьвер. Щелк-щелк — и вот уже новый барабан встал на место собрата.
— Эти подонки умеют считать лишь краденое добро, а не выстрелы. Чу, — монах поднял палец. — Слышите? Стук шомпола… а вот и пуля покатилась… — с этими словами Винсент, не меняя позы, вскинул над столешницей руку и дважды выстрелил. Даже наполовину оглушенная грохотом, я расслышала глухие шлепки пуль и короткий, булькающий хрип.
— Вот видите, ничего сложного, — едва различимый, доносившийся словно за полмили, голос монаха пугал меня больше выстрелов. Спокойный, с доброжелательными нотками, как будто Винсент объяснял тонкости простой, в одно уравнение, химической реакции. — Приготовьте огниво, пожалуйста.
Словно под гипнозом, я выполнила просьбу, запоздало спохватившись, лишь когда над горлышком небольшой плоской бутылки заплясал огненный язычок.
— Что это… — бутылка улетела в дым, куда-то в район стойки, глухо хлопнула, разбиваясь, и грязно-серая пелена вдруг обрела розовый оттенок. Кто-то дико вскрикнул, я услышала топот, глухой удар от падения чего-то большого и тяжелого — и выстрелы, когда брат Винсент, вскочив, принялся выцеливать мечущиеся на огненном полотне смутные тени. — Было?
— Зажигательная бомба. Крыс надо выкуривать, не так ли?
— Мы пришли сюда не за этим.
Сказав эту фразу, я вдруг поняла, что странная приказ-просьба Карда имела совсем иное значение, чем казалось изначально. «Присмотрите за Винсентом» означало не «присмотрите, чтобы не обидели нашего тихоню-химика», а «присмотрите, чтобы джинн, вырвавшись из кувшина, не разрушил весь город!».
— Мы пришли сюда не устраивать филиал Жаррайской скотобойни! — повторила я. — У нас естьзадание.
— И что, мне нельзя будет убить их всех? — капризно спросил Винсент. — Нет, это нечестно, я так не играю… — обиженно закончил он… и согнулся в приступе беззвучного хохота.
— Нижайше прошу прощения, мисс Грин, — выдохнул он, утирая слезы. — Но я не смог удержаться. У вас былотакоевыражение лица… о-о-о, как жаль, что здесь нет Марилены с ее альбомом набросков. Не переживайте, я вполне контролирую себя… и обстановку.
Как по-человечески! Мы на горящем корабле, среди мертвецов, не имеем ни малейшего представления, как найти нужную нам личность — а этот монах заявляет, что контролирует обстановку! Интересно, как выглядит в его системе координат «не контролирую»? Чума, потоп и землетрясение?
— Десятый Мешок! — сухо напомнила я.
Винсент кивнул, на четвереньках перебрался к дальнему краю стола, осторожно выглянул… и попятился назад, волоча за собой что-то тяжелое. В первый момент я решила, что добычей стал труп, слишком уж бледно и безвольно выглядело тело. Но после хлесткого удара по лицу «труп» широко распахнул глаза и даже попытался уползти обратно.
— Как тебя зовут, милый мальчик?
— Проныр… то есть, Оливер, мистер.
Только услышав ответ, я поняла, что Винсент вовсе не издевался или шутил. Меня ввели в заблуждение широкие плечи пиджака, подошвы истрепанных ботинок и слой грязи на лице, в дымном сумраке неотличимый от недельной щетины. Однако голос расставлял все по местам — наш пленник видел не больше дюжины весен.
127 
