Я резко вскинул голову.
– Я не могу сказать судье, что Шэй обретет Иисуса. Мне кажется, что он и есть Иисус.
Она непонимающе моргнула.
– Что тебе кажется?
Слова полились из меня непрекращающимся потоком. Так я всегда представлял себе бред юродивых – истины сыплют из твоего рта, прежде чем ты успеваешь понять, как они там очутились.
– Все сходится. Возраст, профессия. Смертный приговор. Чудеса. И донорство – он ведь снова отдает себя на откуп, за наши грехи, в буквальном смысле! Он отдает самое ничтожное, тело, чтобы вознестись духом.
– Это гораздо хуже, чем струсить, – пробормотала Мэгги. – Ты рехнулся.
– Мэгги, он цитировал Евангелие, написанное через двести лет после смерти Христа. Большинство людей вообще не знают о таком. А он цитировал его дословно.
– Мне доводилось слышать его речи. И, честно признаться, это был полный бред. Знаешь, чем он занимался вчера, пока я готовила его к суду? Играл в крестики-нолики. Сам с собой.
– Нужно уметь читать между строк.
– Ага. Конечно. А если промотать записи Бритни Спирс задом наперед, услышишь: «Трахни меня, я уже большая девочка». Господи Боже – уж извини за каламбур, – ты же католический священник! Что стряслось с Отцом, Сыном и Святым Духом? Что-то я не помню, чтобы Шэй входил в Троицу.
– А как насчет всех тех людей, разбивших лагерь у тюрьмы? Они, по-твоему, тоже рехнулись?
– Они хотят, чтобы Шэй вылечил их детей от аутизма или прекратил болезнь Альцгеймера у их мужей. Они пришли туда ради себя, – сказала Мэгги. – Единственные люди, которые верят, что Шэй Борн – Мессия, настолько отчаялись, что готовы искать спасение под крышечками пепси.
– Или в пересадке сердца? – перебил ее я. – Ты разработала целую юридическую теорию на основании личных религиозных убеждений. Как же ты можешь категорично заявлять, что я ошибаюсь?
– Потому что тут вопрос не в том, кто прав, а кто ошибается. Тут встает вопрос жизни и смерти, а именно – жизни и смерти Шэя. Я скажу все, что угодно, лишь бы выиграть это дело. Такая у меня работа. И твоя, в идеале, тоже. Не говори мне об откровениях. Не говори о том, кем Шэй может быть или кем он станет в будущем. Главное – кто он сейчас. А сейчас он убийца, которого казнят, если я не вмешаюсь. Мне неважно, кто он – бродяга, королева Елизавета или Иисус Христос, мне важно выиграть дело, чтобы он умер на своих условиях. Следовательно, тебе, черт побери, придется встать у трибуны и дать показания, поклявшись на Библии, которая, как я поняла, уже не очень для тебя важна, ведь ты нашел Иисуса на ярусе I. И если ты все испортишь и начнешь молоть чепуху, я лично позабочусь о том, чтобы твоя жизнь превратилась в ад. – Лицо Мэгги налилось кровью, дыхания не хватало. – Говоришь, древнее Евангелие… Слово в слово?
Я кивнул.
– Как ты об этом узнал?
– От твоего отца.
Мэгги удивленно вскинула брови.
– Ну, уж священника и раввина я давать показания не пущу. Иначе судья решит, что попал в анекдот.
Я внимательно на нее посмотрел.
– Есть идея, – сказал я.
Мэгги
Мы сидели в конференц-зале для переговоров с адвокатами. Шэй взобравшись на стул, сразу принялся беседовать с мухами.
– Налево, – скомандовал он, вытягивая шею к вентиляционной решетке. – Ну давай. Ты можешь.
Я на миг оторвалась от своих записей.
– Это ваши домашние любимцы?
– Нет, – ответил Шэй, слезая со стула. Волосы у него слежались, но только слева, отчего он в лучшем случае походил на рассеянного дурачка, а в худшем – на сумасшедшего. Как бы уговорить его расчесаться перед завтрашним судом?
Мухи летали кругами.
– У меня дома живет кролик, – сказала я.
– На прошлой неделе, пока меня не вернули на ярус, у меня тоже были домашние животные, – сказал Шэй и покачал головой, – Нет, не на прошлой неделе. Вчера. Не помню.
– Это неважно…
– Как его зовут?
– Кого?
– Кролика.
– Оливер, – ответила я и протянула ему содержимое своего кармана. – Возьмите. Это подарок.
Он улыбнулся мне, и взгляд его вдруг заострился, сфокусировался.
– Надеюсь, это ключ.
– Не совсем. – В руке у меня была запеканка из нуги. – Вас ведь здесь не балуют.
Он сиял фольгу, лизнул и аккуратно спрятал в нагрудный карман.
– А масло в ней есть?