— В ФСБ он работает, и никакой это не секрет, — устало проговорила Белкина. — Так что думай, ищи, анализируй. Я тебе задачку подкинула, обещание свое выполнила и теперь могу жить до следующей передачи со спокойной совестью.
— Это он? — взглядом режиссер указала на Сергея Дорогина.
Тот добродушно улыбнулся и пожал плечами.
— Может, и я. Но тот Муму, о котором писала Белкина, был, если я не ошибаюсь, глухонемым.
— Нет, у вас слишком доброе лицо для человека, который мог спокойно сварить в ванне банкира. Вы на такую жестокость не способны.
— Не знаю, не пробовал, нужды, наверное, не было. Все зависит от того, насколько человек мне противен. Подумаю на досуге.
Тамара боялась пошевелиться, боялась выдать своего любимого. Сам‑то он держался уверенно, а вот Солодкина ног под собой не чуяла.
«Такие минуты, — подумала женщина, — укорачивают жизнь, наверное, года на два, Хотя если честно самой себе признаться, то знакомство с Дорогиным укоротило мне ее лет на десять, уж точно. Хотя, с другой стороны, пару раз он мне спас жизнь, как и я ему.»
—- Кого тебе еще привести на передачу? — усмехнулась Белкина и допила шампанское. — Продажного прокурора?
— Ты лучше приведи не продажного,
— Я неисполнимых вещей не обещаю.
— Почему?
— Жизнь отучила.
— И все же я не отказалась бы, если бы ты привела в следующий раз своего Муму.
— Он здесь. Он уже побывал в нашей передаче, и ты свой шанс упустила.
— Сволочь ты, Белкина!
— Уж какая есть. Но заметь, при этом умудряюсь держать данное слово.
В студии уже появились другие люди, рабочие разбирали подставки, составляли стулья.
— По–моему, наше время заканчивается, с сожалением произнесла Белкина.
— Наше время в студии заканчивается, — поправила ее режиссер. — И если никто не спешит, то давайте перейдем в бар.
— Халявного шампанского больше не будет, — предупредила Варвара. — Но думаю, вы люди состоятельные и можете заплатить за дальнейшую выпивку сами.
Только теперь Тамара вспомнила, что они с Дорогиным приехали в студию на машине, и покосилась на пустой фужер в руках мужчины.
— Ты выпил шампанское?
— Нет.
— А как же…
— Ты беспокоишься, смогу ли я вести машину?
— Куда ты его дел, не в карман же вылил? Дорогин указал взглядом на неглубокий поднос,
в котором плескался тонкий слой вина.
— Надо уметь выливать незаметно.
— Даже я, все время державшая тебя за руку, не заметила, как ты избавился от спиртного.
-— Я не перестаю тебя поражать?
— Хорошо, если поражаешь приятными вещами.
Публика двинулась к выходу. Тамара зашептала на ухо Дорогину:
— Не пойдем наверх.
— Почему?
— Я уже устала. Так давно не была на людях.
— Как хочешь.
— Тебе бы хотелось остаться?
— Я даже не знаю. Мне хочется быть рядом с тобой.
— Врешь. За последнее время я тебе надоела хуже горькой редьки.
— Ты совсем не горькая, ты сладкая. Дорогин, воспользовавшись случаем, придержал
Тамару, и они оказались в хвосте процессии. Нежно поцеловал ее в щеку.
— Глупо, но я смущаюсь, — проговорила женщина.
— Нас никто не видел
Глава 8
«Ну и лох, — смеялся Саванюк, — я думал, Иванова долго убалтывать придется, а он все как на духу выложил, и про товар, и про то, что никто не знает, куда он его повез. Научился я с людьми разговаривать.»
В окнах вагончика горел яркий свет, дверь была нараспашку. Трое таможенников — двое белорусских, один латышский — расположились возле стола. Все курили, и дым клубами валил на улицу сквозь открытую дверь.
— Едет кто‑то, — сказал латыш Раймонд, посмотрев в окно.
На горке блеснули фары легковой машины и тут же исчезли, спрятавшись в ложбине.
— Кто, кто — конь в пальто, — подкузьмил его краснолицый таможенник. — Саванюк едет, больше в такое время некому.
Если белорусские таможенники поставили свои автоматы к стене, то латыш продолжал держать оружие между ног, будто опасался нападения.
— Точно, он.
«Жигули», взвизгнув тормозами, заехали на стоянку. Саванюк лишь захлопнул дверцу и быстро зашел в вагончик. Трое таможенников уставились на него.
— Ну как?
Бывший полковник расплылся в улыбке.
— Ни хрена не заподозрил.
— Что он лох, я и не сомневался, — рассмеялся краснолицый таможенник.