47 
— Зря, — тут же обрезал его Саванюк, — иногда человек с виду простак простаком, вроде тебя, а прижмешь его, потом пожалеешь.
Саванюк подсел к столу, без спроса завладел пачкой сигарет латыша и глубоко затянулся.
— Завтра? — не выдержав, спросил латышский таможенник
Саванюк лишь утвердительно кивнул, глядя на немного обвисший от протекшей дождевой воды картонный потолок вагончика.
— Раймонд, — выпустив аккуратное колечко дыма, позвал латыша Саванюк, — твой покупатель — человек надежный?
— Не первый раз с ним работаю.
— Можешь ему сказать, что завтрашней ночью товар у него будет, и вдобавок продадим ему три относительно новые машины с фурами.
— Сколько человек едет?
— Три шофера и сам Иванов — четверо.
— Вооружены?
— Какое там! — рассмеялся Саванюк, — Если, конечно, не считать перочинные ножики и консервные ключи.
Латыш хлопнул по стволу автомата.
— Сколько мы уже с тобой, Саванюк, дел провернули, а все равно боязно. Каждый раз кажется, что еще немного — и засыплемся.
— Со мной не засыплетесь. Главное — не бояться,
Саванюк выдвинул из письменного стола ящик и достал карту, подробную, военную. Разложил ее. Таможенники поднялись, обступили стол.
— Вот она, дорога, — говорил бывший полковник, ведя по карте колпачком ручки. Возле небольшой речушки, обозначенной тонкой синей линией, он провел ногтем короткую черточку. — Здесь ждать будете.
Краснолицый таможенник покачал головой.
— Место тут топкое, копать неудобно.
— Где ж ты здесь сухое место найдешь? — осклабился Саванюк. — Нет в этой жизни легких дел, понял?
— Оттащим трупы подальше, — предложил второй таможенник, — там трясина такая, что за сто лет никто ничего не найдет.
— Смотрите, — покачал головой бывший полковник, — ни мне, ни вам лишние неприятности не нужны. Вы уже раз напортачили на речке, разговоры ненужные пошли.
— Кто ж знал, что так с контрабандистами получится? — вздохнул латыш.
— А сейчас пусть каждый своим делом займется, — в голосе Саванюка почувствовались командные нотки, будто он стоял на плацу и отдавал приказ солдатам. — Вы двое к речке, все там подготовьте, осмотритесь, а ты, Раймонд, предупреди покупателя, чтобы деньги приготовил и нашел место, куда товар спрятать.
— Поняли.
Саванюк поднялся. Поднялись и таможенники. Лица у четверых мужчин стали напряженными. Так бывает, когда все уже готовы к делу, страшному, жестокому, и никому уже не дано повернуть назад.
Саванюк улыбнулся первым.
— Ну что приуныли? Не в первый же раз.
— Не в первый, — пробурчал Раймонд, — но мне уже, честно говоря, становится страшно.
— За вами столько, — засмеялся Саванюк, — что одним больше, другим меньше…
— Лучше уж молчи, — напомнил белорусский таможенник.
— Завтра, как договаривались. Место на карте запомнили?
— Место мы это знаем.
— Тогда пока, — и как‑то уж очень легкомысленно бывший полковник махнул рукой, словно прощался с девушкой, а не с крутыми мужиками.
Он шагнул в ночь, и вскоре огни его «Жигулей» скрылись за поворотом.
— Выпить хочется, — сказал латыш, Потирая сухие ладони.
Он чувствовал, как похолодели его руки, хотя вроде и ночь была теплой, и печь в вагончике топилась.
— Дел много, — пробурчал его белорусский коллега, — выпьем лучше потом. Тебе, Раймонд, еще домой смотаться надо. Переговори с тем, кто товар обещал купить. А то куда мы его потом в Латвии денем? Если до рассвета фуры не спрячем, можем попасться.
— У меня все чики–чики, — дрожащим голосом отвечал латыш. — Мы — горячие латышские парни, все быстро делаем и если уж слово свое дали, то назад его никогда не берем, не то, что вы, славяне.
— Ты насчет славян особенно не вякай, — возмутился сержант таможенной службы, — мы все одним миром мазаны. Были бы разные, ты бы с нами на дело не пошел. А то, что паспорт у тебя другой и к фамилии дурацкий «ас» в конце приписан, так это дела не меняет. Жил бы я на той стороне, тоже бы латышом записался, не дурак. Дал бы сотку баксов кому надо, и мне бы все в лучшем виде выправили.
— Соткой у нас теперь не обойдешься, — резонно заметил Раймонд.
— Дал бы две. Да и штуку дал бы, лишь бы в таможню на службу взяли. Я уже иначе себе жизнь не представляю, привык богато жить.
— А с виду не скажешь, — заулыбался латыш, — ходишь в отрепьях, словно бомж какой‑то.
47 
