68 
— И в тюрьме окажешься с конфискацией.
— А вот выкуси! — белорус скрутил длинную фигу. — Мой дом в Браславе, может, заберут, а вот тут, — он кивнул в темную, потянутую туманом даль, — тут — фигушки! Он у меня на сестру записан, а она, между прочим, латышская гражданка и за латышом замужем. И дети у нее латышата. Приезжал, так ни хрена понять не могу, по–человечески говорить не умеют!
— Сволочь, Саванюк! — мрачно сказал латыш. — Если он нас подставил, я ему…
— Что ты ему сделаешь?
— Я его сдам с потрохами.
— А если он тебя сдаст?
— Кто ж ему поверит? У нас к таким, как он, отношение хреновое. Подкараулю, когда он в Латвию приедет, и сдам.
— Пока он тебе ничего плохого не сделал. Отстегивает, на водку с икрой дает, и радуйся.
— За это и я ему много услуг оказывал. Сколько раз без досмотра грузы на нашу сторону пропускал! И запомни, деньги не дают, а за работу платят.
- Вот заладил… наша сторона, ваша… Наша только граница, наша и твоя, а все, что за ней в три стороны, — это все не наше.
Латыш встал на колени и выглянул из‑за густых кустов можжевельника. Уже серебрилась в предрассветных сумерках узкая лента речушки, впадающей в Двину. Не выдержав, латыш ругнулся матом, отчего его белорусские коллеги тут же принялись смеяться.
— Небось у себя на берегу ты только по–латышски и чирикаешь, а тут душу отводишь?
— Честно признаться, я такой же латыш, как и вы русские;
— А мы не русские, — в один голос сказали оба белорусских таможенника.
— Я про что и говорю. Отец у меня украинец, а мать латышка. Вот только записался латышом, потому как на железной дороге работать устраивался, иначе не брали. Если груз перехватим, — сказал латыш, —я его сам Саванюку завезу и заставлю заплатить настоящую цену. Это ему не с шушерой возиться, мне он не откажет, цену даст такую, как я скажу.
— Распилим на три части, — мечтательно ковыряясь в зубах спичкой, сказал белорусский сержант. — А если самим в Латвии продать?
— Зачем приключения искать на свою задницу? — сказал латыш. — Товар лучше сбывать проверенным людям. Проиграешь в цене, зато спать спокойно будешь. Можно, конечно, завезти в Ригу, найти людей, да неохота связываться с незнакомыми, залетишь с ними, как пить дать!
— Наверное, правильно ты говоришь, Раймонд, — сказал сержант и тут же прижал указательный палец к губам, а его левая рука потянулась к лежащему на брезенте автомату.
Все трое мгновенно замолчали. Послышался далекий всплеск воды.
— Бобр, может? — прошептал латыш.
— Сам ты бобр. Лодка идет, тяжело идет, — комментировал звуки, доносящиеся из сумрака, сержант. — Чую, они едут!
— А может, дед этот с хутора свои сети проверяет с утра?
— Его сети выше, возле самого дома. Да и рановато еще для него. Зря ты на Саванюка нес, правду он сказал, везут парни контрабанду.
Послышались и мужские голоса.
— Пьяные они, что ли? — прошептал латыш. — Так кричат…
— Не больше нас пьяные, а уверенные, что их никто не ждет.
Таможенники уже сидели на корточках, сжимая в руках оружие. — Пошли к реке. Они гуськом, один за другим, двинулись к берегу.
— Ты, Раймонд, иди к лодке, а мы тут, с берега. Если что, запускай мотор и загораживай выезд.
— Стрелять они не станут?
— Не должны, — сказал сержант. — Если что, стреляй первым.
Латыш отделился от белорусов и растворился в кустах. Ни одна ветка не дрогнула и не шелохнулась. Белорусы спрятались за прибрежными кустами.
Из‑за поворота показался нос лодки, на котором орудовал шестом, отталкиваясь от берега, Антон Сокол. На корме стоял с шестом Круталевич.
— Весла готовь, к Двине подходим.
Здесь маленькая речушка расширялась. Ее русло было уже метров десять шириной, вода глубокая, и лодка после поворота пошла легко, шест уже почти не доставал до дна. Вася Круталевич наклонился, выдергивая из‑под брезента весла.
В этот момент кусты захрустели, на берегу показались два вооруженных человека.
— Эй, бля, давай к берегу! — щелкнули затворы автоматов.
Круталевич втянул голову в плечи. До таможенников, стоящих на берегу, оставалось метров десять. Лодка медленно плыла прямо по середине реки. От неожиданности Сокол выпустил свой шест, и он остался торчать, медленно наклоняемый течением. Круталевич и Сокол молчали, голос подавать боялись, никто не хотел отвечать первым.
— Я сказал к берегу! А то, бля, стрелять будем! — широко расставив ноги и держа автомат у пояса, крикнул сержант. — Вы что, оглохли?
68 
