Особенно,... 
46 
— Как? — спокойно спрашивает Виктор.
Нетерпеливо вскидываю руки.
— Как угодно! Разок поговорить с ней четко и жестко.
— А если слова не помогают? — спрашивает Виктор. — Не бить же ее?
На секунду-другую задумываюсь и хмыкаю.
— Не знаю… Кстати, огромное тебе спасибо. Ты так здорово сыграл свою роль!
Виктор улыбается.
— Я старался.
— Откуда ты знаешь про мою диссертацию? — изумленно спрашиваю я.
— Роланда мне все уши о ней прожужжала, — весело и беззлобно говорит Виктор.
— Серьезно?
— Мать тобой очень гордится.
— Нечем тут гордиться… — говорю я, грустнея при мысли о том, что я, в отличие от Лауры, не в состоянии порадовать маму тем, что в каком-то смысле дарит надежду на бессмертие. Дети не идут ни в какое сравнение с дипломами и научными степенями.
Виктор берет меня за руку и ободряюще пожимает ее.
— Вот увидишь — все наладится.
Качаю головой.
— Нет, теперь тут нечего налаживать. Я больше не буду ездить на ипподром.
Виктор хитро прищуривается.
— Серьезно? А мне показалось, что ты всем сердцем полюбила Джоан? И она тебя…
— Джоан? — переспрашиваю я.
— Лошадку, на которой ты даже не посидела, — объясняет Виктор.
— Джоан, — задумчиво повторяю я, снова видя перед собой удивительный взгляд лошади, даже чувствуя ее тепло.
— К тому же, если ты больше никогда там не покажешься, Уилфред поймет, что мы ему наврали. Догадается, что сегодня ты ездила туда лишь затем, чтобы напомнить ему о себе. Получится глупо.
Напряженно размышляю над его словами. Он отчасти прав. Но не повлечет ли за собой новая встреча с Уилфредом поток новых обвинений? Я подобного больше не вынесу.
Вспоминаю, как мы расстались, и чувствую себя бесконечно униженной. Но вместе с тем возгораюсь и другим желанием: доказать Уилфреду и самой себе, что я выше этих глупостей и что мне нечего скрывать. Если я перестану ездить на ипподром, он лишь уверится в том, что я бессовестная изменница. Но ведь это плод его воображения, только и всего. Уилфред, если ему подобные нелепости доставляют удовольствие, пусть, сколько его душе угодно, упивается своей бредовой выдумкой. Мне же надо жить дальше, не оглядываясь на него.
Задумываюсь. Представить себе легко все, что хочешь. На деле же любой воображаемый пустяк превращается в проблему. В состоянии ли я регулярно видеть Уилфреда, наблюдать за ужимками Селены, встречать их всюду вдвоем?
Уже собираюсь покачать головой и твердо сказать, что придется мне забыть о Джоан, как вдруг меня посещает другая мысль: но ведь не исключено, что завтра я столкнусь с Уилфредом в каком-нибудь ресторане, кафе, баре. К тому же у нас масса общих знакомых, и рано или поздно мы увидимся на празднике, вечеринке, да мало ли где. Не сидеть же мне теперь взаперти, не прятаться же от людей?! А если новая встреча в любом случае неизбежна, почему бы не ездить себе на ипподром, где столько всего, что обещает подарить мне море радости? И где есть Виктор, который, если понадобится, всегда придет на помощь…
Медленно киваю.
— Да, пожалуй, ты прав. Я буду ездить на ипподром. И буду рада продолжить знакомство с Джоан.
Причесываясь, рассматриваю свое отражение в зеркале. Я опять спала, подложив кулак под щеку. Теперь на ней краснеют следы от пальцев. Прекрасно!
Вообще-то, когда все идет наперекосяк, о перевоспитании себя как-то не думается. На первый взгляд моя нынешняя жизнь не так уж и несчастна. Работа над диссертацией практически завершена, скоро защита, к Джоан я с каждым разом все сильнее прикипаю душой. Даже умудряюсь почти не замечать Уилфреда и Селену. Однако часть моего сердца будто парализовало, поэтому жить неуютно и тоскливо. От окружающих я старательно прячу свою печаль, но себя саму не обманешь.
Провожу рукой по полоскам на щеке, которые становятся все незаметнее, и смотрю на часы. Восемь двадцать пять. Мама уже не спит. Занятая своими делами и бесконечными раздумьями, я так и не позвонила ей. Впрочем, останавливают меня отнюдь не только дела. А еще и гадкое чувство не то зависти, не то злости и неизменный вопрос: почему у сестры есть все, а у меня ничего? Эта же мысль мелькает в моей голове и теперь. Сознавая, насколько она отвратительная и детски глупая, решительным жестом снимаю с телефона трубку.
Мама, как обычно, отвечает исполненным жизнелюбия немного капризным голосом:
46 
