78 
А катер, весь катер, от пола до потолка, был уставлен тарелками, плошками, подносами и блюдами, полными жареной картошки.
— Да-а-а… — протянул Таенн. — Я же говорил — когда захочет, сам поест. Хорошо, что ему не пришло в голову полетать на катере. Подозреваю, что он бы смог. Долго бы нам пришлось искать машину.
— Что делать будем? — поинтересовался Морис. — Оставим это чудо на станции или возьмем с собой?
— Лучше, наверное, с собой, — неуверенно предложил Ри. — Иначе он нам всю станцию в склад с картошкой превратит. Ит, что скажешь?
— С собой, думаю, — созидающий присел на корточки рядом со Скрипачом. — И зачем ты это сделал, скажи? — осторожно спросил он.
— Желтая, — довольно зажмурился Скрипач. Поднял с пола тарелку, протянул Иту. — Неимоверно.
— Спасибо, — тот взял ломтик картошки. — Гулять пойдешь? Вниз?
Скрипач задумался. Потеребил подол платья, шмыгнул носом.
— Не половинки? — с недоверием спросил он.
— Нет, — подумав, ответил Ит. — Не половинки. Обещаю.
Бродяга удовлетворенно кивнул. Поднялся, одернул платье.
— А картошка? — спросил Ри.
Ит задумался. Потом повернулся к Скрипачу и попросил:
— Давай картошку спрячем. Мы ее потом достанем и съедим. Хорошо?
Картошка пропала, словно ее и не было. На лице у Скрипача появилось хитрое выражение. Он застенчиво подошел к Иту, а затем вдруг обнял его, подержал несколько секунд и отпустил. Сел на корточки, и преданно заглянул глаза. Тот через силу улыбнулся и потрепал Скрипача по голове.
— Славно, — пробормотал Леон, ни к кому не обращаясь. — И забавно. А самое забавное, что он говорит на пяти языках одновременно…
Антиконтроль
Стовер отправляется в путь
Чертова мразь…
Проклятая чертова мразь!
Показушная проклятая чертова мразь!!!
Первыми в корзину для бумаг полетели пушистые седые усы. За ними отправился благообразный седой же парик. Линзы, дававшие глазам такой приятный голубой оттенок (цвет «мирное небо», спецзаказ) отправились следом за париком.
Мельком глянув на себя в зеркало, Микаэль на мгновение замер, а затем усмехнулся. Другое дело. «Пушистая лапочка» и «дружочек обиженных» сгинул, в зеркале сейчас отражался настоящий Микаэль Стовер. Жесткое волевое лицо, твердый подбородок, глубокая морщина между тонкими бровями, почти безгубый сухой рот, острый взгляд серо-стальных глаз.
— Так-то лучше, — пробормотал он. Нажал кнопку на селекторе. — Грегори! Оставь маскировку и бегом сюда. Мы уходим.
— А остальные? — спросил секретарь.
— Дай команду. Кто успеет подняться на крышу, тех заберем. Кто не успеет — не наше дело.
Селектор пискнул, связь прервалась. Стовер открыл сейф, и, не глядя, начал выгребать из него бумаги, коробочки с драгоценными камнями, пучки золотых и платиновых прутиков. Бумаги он просто швырял на пол, камни и прутики быстро рассовывал по карманам. Пригодятся. Теперь все пригодится.
Второй сейф, поменьше, располагался за картиной, на которой был изображен сам Стовер на фоне яркого закатного неба, со взором, устремленным к горизонту. Он ядовито усмехнулся, швырнул портрет на пол, на груду бумаг, и открыл сейф. Движения в мгновение стали скупыми и осторожными. Стовер вынул из сейфа тонкую, едва заметно блеснувшую в свете ламп то ли накидку, то ли просто кусок полупрозрачной материи и опустил этот предмет себе на голову. Некоторое время ничего не происходило, а затем ткань словно втянулась в гладко выбритую кожу и исчезла.
Стовер поводил плечами, покрутил головой. Прислушался к ощущениям. Удовлетворенно хмыкнул.
— Славно, — пробормотал он. — Молодцы, ребята. Надо бы им премию дать… посмертно.
В коридоре перед кабинетом раздался шум шагов, взволнованный голос, что-то громко упало, разбилось, и на пороге кабинета возник вдруг сенатор Кинси, собственной персоной. Вид у сенатора был неважный — аккуратно повязанный галстук съехал на сторону, рубашка выбилась из брюк, а из-под рукава пиджака, обычно безукоризненного, торчал потерявший запонку рукав рубашки.
— Микаэль! — крикнул он с порога. — Микаэль, что происходит?! Немедленно объяснитесь!
— Да пошел ты, — не оборачиваясь, спокойно ответил Стовер. Он вытащил из сейфа еще один предмет и теперь прилаживал его к своему запястью. — Не видишь, что ли? Я занят.
Кинси от такой наглости даже поперхнулся.
78 
