Последние отзывы

  71  

— А у меня есть еще более неприятные новости из Лондона. Местная полиция уверена, что они выловили из Темзы тело Айрис Кеннет. Хозяйка пансиона, в котором жила девушка, успела распродать все ее вещи.

— Когда ее нашли?

— Неделю назад. За два дня до того, как вы взяли Уолша.

— Проклятье! — Блевинс откинулся на спинку стула. — Все равно что блуждать в темноте и завидеть долгожданный огонек, который при приближении исчезает, как мираж. Думаете, Уолш мог убить ее? Чтобы заткнуть рот?

— Кто знает. Нет прямых улик, она могла покончить самоубийством. Или кто-то другой мог столкнуть ее в воду. Я спросил хозяйку пансиона, миссис Роллингс, по поводу старых ботинок среди оставшихся вещей, но она ответила, что ничего подобного не было и не могло быть.

Блевинс протянул письмо:

— Взгляните.

Это были показания владельца мастерской, где изготавливали повозки. Мэтью Уолш заказал ему работу 31 августа, заплатил вперед половину, потом остальное, двумя частями, как договорились, последний взнос сделал четыре дня спустя после убийства отца Джеймса, мелкими купюрами и мелочью. Но дело в том, что и предыдущие взносы он оплатил такими же деньгами.

— Это просто заговор какой-то, — сказал Блевинс недовольно, — они все стоят друг за друга, не знаю, чему верить.

— Странно, не правда ли, что точильщик ножниц так дружен с Силачом, мелкий разносчик и ярмарочный артист, они принадлежат к различным прослойкам.

— Я тоже думал об этом. Но связь есть. Они служили в одной части на фронте. А война меняет дело. Это так. Вы поверите человеку, с кем вместе воевали, больше, чем тому, с кем встречались в обычной жизни. На фронте знаешь, с кем можно идти в атаку, будучи уверен, что он прикроет спину и не подведет.

«Это говорит о том, что Болтон мог солгать ради фронтового друга», — заметил Хэмиш.

Или этот Болтон и стоял под кустом во время ограбления?

— Так, может быть, тот след от башмака Болтона?

— Я не могу это доказать без самого башмака. Но есть еще одна возможность. Свидетели видели в тот день Болтона много раз, но никто не видел с ним Уолша. Болтон клянется, что тот пришел после наступления темноты. Может, и правда.

— А что говорит Уолш?

— А как вы думаете? Он счастлив подтвердить, что так и было, как говорит его дружок, и потребует немедленного освобождения. — Губы Блевинса покривились в горькой усмешке. — От него невозможно добиться вразумительного ответа, как я ни бился. Одна ругань и насмешки.

— Если Уолш не наш человек, в каком направлении пойдет расследование дальше? — спросил Ратлидж.

— Будь я проклят, если знаю! — мрачно отозвался Блевинс. — Я уже примерял преступление к каждому из наших горожан, еще до того, как мы взяли Уолша. Но не нашел ни одного, кто способен был убить отца Джеймса, нет ни одной зацепки, которая могла вывести на это преступление. Где мотив? Поэтому грабеж наиболее вероятен в этом случае, а Уолш — самый подходящий персонаж для такого преступления — ему нужны были позарез деньги. Впрочем, еще рано делать окончательные заключения. И мы продолжаем работать. Проверяем все его передвижения, опрашиваем свидетелей. Я собираюсь разрушить алиби Болтона, приложу к этому все усилия. Еще рано делать выводы, — повторил он, как будто убеждая сам себя.

— Вы знаете Присциллу Коннот?

— Она живет одна, где-то за болотами, и редко общается с жителями Остерли, насколько мне известно.

— Она прихожанка церкви Святой Анны.

— В нашем приходе пятьдесят человек. Я все еще делаю ставку на Уолша. Пока не удостоверюсь, что он кристально чист, я его не выпущу. — Лицо Блевинса исказилось, как от сильной боли. — Я уже говорил вам, что мне просто невыносимо думать о том, что убийцей окажется кто-то из жителей Остерли. Пусть это будет чужой. Страшно подумать, что это сделал кто-то из прихожан, мой друг или сосед. Все любили отца Джеймса, ни у кого не было причин его убивать.

«И все же, — сказал Хэмиш, — он был убит».

— Легче смотреть, как вешают незнакомого, — согласился Ратлидж.

Блевинс покачал головой:

— Я буду смотреть, как вешают убийцу. И для меня в этом случае будет все равно, знакомо мне его лицо или нет. Дело не в том, что я не переживу этой казни, мне невыносима мысль, что человек, которого я вижу каждый день, с которым здороваюсь за руку, способен на такое преступление. — Он посмотрел на Ратлиджа. — Вы не католик. И вам не понять то, что я чувствую.

  71