14 
Розамунда взмахнула ресницами, когда священник провозгласил их мужем и женой. И это все? Несколько слов на латыни, одна-две клятвы – и уже связаны на всю жизнь? Почувствовав твердую руку на своей руке, она растерянно взглянула на отца. Он уже подталкивал ее к выходу.
– Все будет хорошо.
Брови Розамунды непроизвольно изогнулись, когда она услышала тревогу в этих словах отца.
– Ну конечно, – сказала она, пытаясь успокоить его, хотя сама не понимала, что имеет в виду. Слегка нахмурившись, она взглянула через плечо и увидела, что епископ, ее муж и его друг следуют за ними. Процессию замыкали аббатиса, сестра Юстасия, отец Абернотт и остальные монахини.
Розамунда снова посмотрела на отца, удивляясь тревоге, сквозившей в каждом его жесте, пока он вел ее к кельям. Он почти не замечал ее присутствия, хотя крепко держал за руку.
Ей даже казалось, что он старается успокоить скорее себя, нежели ее.
– Мне всегда нравился Берхарт. За эти годы я перебрал сотни мужчин, и он всегда оставался самым лучшим выбором для тебя. Он силен, богат. Он сможет защитить тебя и будет относиться к тебе с должным вниманием, благороден. Я уверен в этом. Все будет хорошо.
– Ну конечно, – повторила Розамунда, пытаясь успокоить его очевидную тревогу. Один Господь знал, сколько забот у ее отца, помимо тревоги о ее благополучии.
Словно удивившись звуку ее голоса, он вдруг остановился и озабоченно взглянул на нее:
– Ты ведь не очень сердишься на меня, что я помешал тебе стать монахиней? Ты…
– О нет, отец, – быстро перебила его Розамунда. Его неуверенность болью отозвалась в ее сердце. Он всегда был сильным и властным. – Я никогда не смогла бы сердиться на тебя.
– Конечно, нет, – сказал он, сумев улыбнуться ей. – Я сожалею, доченька.
– Сожалеешь? – нахмурилась Розамунда. – О чем?
– Жаль, что у нас так мало времени. Ты заслуживаешь большего. Ты заслуживаешь самой большой заботы и внимания, и я бы отдал все свое состояние, если бы это дало тебе время, но… – Покачав головой при виде ее растерянного взгляда, он быстро поцеловал ее в лоб, открыл дверь, возле которой они стояли, и подтолкнул Розамунду внутрь. – Я обещаю, что он будет настолько мягок, насколько позволит время… Или же я прикажу его четвертовать. – Он произнес это громче, очевидно, чтобы слова долетели до ее мужа.
Все это было ужасно непонятно, но более всего ее озадачило то, что она вновь оказалась в своей маленькой келье, служившей ей спальней с самого детства. На ее лице явно читалось непонимание, когда она повернулась к отцу:
– Что мы здесь делаем?
К ее изумлению, отец, его величество король Англии покраснел! Он пробормотал что-то невразумительное, за исключением одного слова, которое выскочило, словно змея из-за камня.
– В постель! – потрясение вскрикнула она. – Сейчас?
Ее отец покраснел еще больше. Его смущение по силе могло сравниться только с ее потрясением.
– Да.
– Но сейчас еще светло? Сестра Юстасия сказала, что грешно… – Она замялась, потом решительно прошептала слово «совокупляться» и снова продолжила нормальным голосом: – …пока светло.
Ее отец резко выпрямился, и смущение мгновенно сменилось раздражением:
– Да? Да к черту эту сестру Юстасию! Я добьюсь подтверждения этого брака, прежде чем уеду. Я не допущу расторжения брака. Я хочу, чтобы ты была защищена, если меня не станет, и я добьюсь этого.
– Да, но не могли бы мы подождать хотя бы до темноты?
– Нет, у меня нет времени для этого. Я должен вернуться в Шенон как можно скорее. Так что… – Он сделал неопределенный жест в сторону постели, вновь слегка смутившись. – Приготовься. А я переговорю с твоим мужем. – С этими словами он закрыл дверь, оставив ее одну.
Эрик наблюдал, как король закрыл дверь перед самым носом дочери. Он решительно расправил плечи в ожидании, когда монарх обратит на него свое внимание. Он, Шамбли, епископ, священник, аббатиса и все монахини стояли, молча слушая, как король произносил извинения и угрозы. Эрик был явно расстроен. Он подумал, что, наверное, любому отцу трудно смириться с мыслью о том, что его милой и невинной дочерью овладеет какой-то чужой мужчина. Но ведь это, в конце концов, была идея самого короля. Эрику, безусловно, не нравилось, что король постоянно грозил четвертовать его.
Вздохнув про себя, Эрик с досадой подумал, что он вечно умудряется попадать в какие-то переделки. Переживет ли он брачную ночь и, если да, как долго продержится, пока опрометчивость не приведет его к неминуемому наказанию? Сейчас выбор Делии казался привлекательнее четвертования. Даже когда ее ноги обвивали старого Гленвилла. Нет, ему следовало бы избавить себя от тревог и забот, покончив с собой. Жаль только, что он совсем не склонен к самоубийству.
14 
