– Ты хочешь слышать слова любви? Так знай, что я люблю тебя! Люблю и всегда буду любить…
Это были те самые столь необходимые ему слова, тот ответ, которого он пытался добиться от нее.
– Не желаете ли выпить немного шампанского, миссис Тесье?
– С удовольствием.
Ее синие глаза загорелись веселым лукавством.
На бутылке красовался самодельный ярлычок, написанный от руки: «Кассандра» и год изготовления.
– Так ты уже возделывал виноград на горе? Ты возделывал его и получал урожай?
И одну бутылку назвал моим именем…
– Гран-пер и я заложили первый виноградник, когда мне было семь лет, а потом, когда он прижился, сделали новые посадки. С тех пор я разбивал там все новые и новые виноградники.
– Значит, гран-пер знал задолго до своей смерти, что его мечта осуществилась?
– Да, – тихо ответил Чейз, – гран-пер знал.
– А кто еще?
– Никто. Ни одна живая душа. Виноградники были разбиты именно там, где им положено быть, – на западных склонах в долинах, где стелется туман, где в воздухе стоит водяная пыль, и они были совершенно скрыты от посторонних глаз.
– Даже Хоуп не знает об этом.
– Даже Хоуп. Мы брали ее туда с собой пару раз. Ей было тогда два года; она карабкалась по склонам и играла, но не могла добраться до наших виноградников. Потом она много раз возвращалась с нами на гору, но ни разу не видела их. Теперь о них знаешь ты, Кассандра, моя пророчица, моя жена. Так хочешь попробовать?
– Да, пожалуйста…
Послышался слабый вздох – Чейз откупорил бутылку так нежно, как это умеют делать только знатоки. Потом он разлил пенящуюся у него в руках волшебную мечту, заключенную в стекло, и в розовых хрустальных бокалах заплясали пузырьки.
– Это «Блан де нуар». – Лицо Кассандры словно осветилось идущим изнутри светом.
– Любимый напиток невесты.
– Но не жениха.
Он улыбнулся:
– Я покладистый малый… Особенно в брачную ночь. За тебя, Кассандра.
– И за тебя.
Хрусталь звякнул о хрусталь, будто лаская его. Потом Чейз смотрел, как розовое вино его мечты коснулось ее губ и исчезло за ними.
– О! – прошептала она. – О! Чейз!
– Скажи мне, Кассандра, скажи, какой у него вкус.
– У него вкус тумана. – Она прикрыла глаза и сделала новый глоток. – А еще вкус пламени древнего вулкана. – Ее глаза широко раскрылись. – И вкус радуги. Чейз, я ощущаю вкус радуги.
– Дай мне попробовать. – Он прикоснулся губами к ее губам. – Вот так. Туманы… – Чейз с восторгом ощущал ее нежную сладость.
– И огонь. – Она целовала его, приветствуя ласковое прикосновение, и радовалась, наконец поняв, что значит чувственная страсть, познав жар, которым она сжигает.
– И радуги. – Чейз склонился к своей волшебной Малиновке.
– И твоя Кассандра, твоя, твоя, твоя!
Кэсси. Кэсси. Кэсси.
И они любили друг друга на этой белой атласной постели, усыпанной бледно-розовыми лепестками. Чейз шептал новое нежное имя, придуманное им для нее и ставшее символом их близости. Он шептал его снова и снова – и снова ласкал и любил ее.
Он произносил ее имя с удивлением, нежностью и любовью, и она шептала, тоже по-разному, его имя. Когда они, усталые, лежали в объятиях друг друга, уже сделав бесконечное множество открытий, но все еще не успокоенные и не удовлетворенные, Чейз, ощущая ее незащищенность, продолжал нежно ласкать ее.
– Тебе не нравится, что я такая худая?
До сих пор он не сознавал, насколько она хрупка, даже не догадывался. В своем многослойном оперении Кассандра казалась ему изящной, а ее роскошные золотые волосы сулили изобилие во всем. Энергия ее была неисчерпаемой, безграничной. Но она оказалась еще и такой нежной… Кожа ее на ощупь была как прикосновение тонкой шелковой паутинки, окутавшей столь же тонкие, хрупкие кости.
Чейз встретил тревожный взгляд ее синих глаз и улыбнулся:
– Если бы только я мог пожелать тебя сильнее, чем уже желаю!
Он нежно погладил кончиком пальца ее бледно-розовую щеку.
– Но тогда это убило бы нас обоих, довело бы до полного изнеможения.
– О! – прошептала она с чувством безмерного облегчения и радости.
– Это так, Кассандра!
Он поцеловал ее веки, нежный изгиб рта и тот его уголок, что был чуть опущен. Через мгновение страсть снова бросила их в объятия друг друга, и они не смогли побороть вновь возникшего неистового желания.
Когда они отдыхали после очередного бурного слияния, Чейз озабоченно сказал: