122 
В помещении царит дух опрятности, порядка, скромности. И с улицы — это ничем не примечательное деревянное здание без окон, с одного края которого расположен принадлежавший фирме склад. Но в каморке, что позади темной комнаты, сидит Эндрю Фрик, американский гений (так назвал его судья, что выносил приговор), человек, считавший себя настоящим художником. Фрик был страстно увлечен романтикой копирования, изготовления клише и печатания бумажных денег разных стран. Он изобрел смесь магнитного металлического порошка и чернил. Эта смесь ничем не отличалась от той, что использовалась во всем мире. Он нашел такие нефлуоресцентные пигменты для отбеливания хлопчатобумажных нитей, что не потребовалось использования крахмала, к которому прибегали менее изобретательные фальшивомонетчики. Под воздействием ультрафиолетового излучения изготовленные ими купюры начинали светиться, и сразу обнаруживалась подделка.
Фальшивые же деньги в исполнении Эндрю Фрика были настолько виртуозной работы, что специалисты сравнили их с утонченным изяществом Боттичелли. А сам Эндрю Фрик чувствовал себя счастливейшим из смертных, сидя в каморке офиса Макса: он мог сам распоряжаться своим временем, пользовался самым современным оборудованием, делал все что хотел. Он имел квартиру рядом с гаванью и открытый счет в «Фошон» и «Галери Лафайет», по которому Макс оплачивал все его расходы.
Он сжег за собой мосты в Америке, забрал все, что имел, во Францию и навсегда связал свою судьбу с Максом Лакостом. Иной жизни он теперь себе не представлял.
И вот, стоя у письменного стола в Кавайоне, Макс представил себе это, а затем заставил себя вернуться мыслями к предстоящему четвергу.
— Сколько им нужно в Иране? — спросил он у Карлоса.
— Сто пятьдесят миллионов риалов.[26]
— Когда?
— Через месяц. Я предложил переслать деньги вместе с тремя ковшовыми автопогрузчиками, которые мы собираемся отправлять в конце июля. Если они решат, что один им будет не нужен, то в контракте оговорено, что его можно будет отослать обратно.
Чтобы переправить сто пятьдесят миллионов риалов, потребуется два-три кубических фута площади, прикинул Макс. Они конвертируют тридцать семь с половиной миллионов риалов — причитающееся лично ему вознаграждение — и отправят обратно вместе с автопогрузчиком, решив, что тот им, в конечном итоге, не понадобится.
— Все в порядке? — спросил он у Карлоса.
— По-моему, деньги уже на месте. Прошу, проверь все сам.
— Хорошо. Я приеду утром в четверг, часов в восемь или в половине девятого. Кстати, отец Шалон тоже приедет. Ему нужны документы, он сам тебе все расскажет. Мне бы хотелось, чтобы их сделали быстро.
— Для него все всегда делают быстро. Что-нибудь еще?
— Нет. Увидимся в четверг.
Повесив трубку, он постоял у письменного стола. Разумеется, Роберу угрожает опасность так же, как и мне. Никогда нельзя исключать, что кто-то начнет болтать лишнее, кто-то кого-то узнает в лицо, кто-то нападет на след, который кажется незаметным, почти невидимым, но этот кто-то видит его отчетливо и прямо, словно стрелу, пущенную в цель.
Поэтому мне и нужно уезжать.
Поэтому одному священнику из Кавайона, считающему, что молитва — это, конечно, дело хорошее, но молитва, помноженная на действие, еще лучше, возможно, в один прекрасный день тоже придется перебираться на новое место.
Может быть, мы уедем втроем, подумал Макс. Или Робер присоединится к нам позже. Тогда, пожалуй, Сабрину легче будет уговорить. Надо сказать ей об этом — так, на всякий случай. Заперев дверь, он вернулся к столу и снова углубился в работу.
— Я подумал: может прогуляемся, а потом устроим пикник, — прозвучал в телефонной трубке голос Леона. — После нашей поездки в Фонтен-де-Воклюз прошло пять дней, и мне хотелось бы размяться.
— А вы больше не разминаетесь на велосипеде по утрам? — спросила Стефани. Она стояла в служебной комнате магазина «Жаклин из Прованса». До открытия оставался еще час. У нее вошло в привычку приходить утром пораньше, чтобы поработать одной, пока никого нет. В это короткое, замечательное время она чувствовала, что это ее магазин, ее дом, в котором она может делать все, что захочется. Это как бы была ее тайна. А другой ее тайной был Леон. Он позвонил сейчас первый раз после их поездки в Фонтен-де-Воклюз.
— Я и не думаю про велосипеды, утренние прогулки. Работаю над новой серией картин — очень своеобразных и любопытных. Может, как-нибудь зайдете посмотреть на них в мастерскую?
122 
