18 
Мужчина был настоящим подлецом, но он, без сомнения, имел стиль и не имел никаких моральных устоев, напомнила она себе.
Либби задумалась, о чем он так сосредоточенно размышлял — о том, кто следующим сломается под каблуком его кожаных, сделанных вручную туфель.
Но, к своему огорчению, она так и не смогла распознать выражение его лица. Все, что она видела в его глазах, — ее собственное отражение.
Либби вздохнула. Неужели она и правда ожидала увидеть угрызение совести в этом бессердечном ублюдке, красивом ублюдке, молча поправила она себя, когда он грациозно опустился в кресло.
Напряжение стало еще сильнее, когда Рафаэль Александро, который совершенно не замечал раздражающей тишины, вытянул длинные ноги и откинулся в кресле, положив голову на спинку кресла и подперев ее руками.
Первой реакцией Рафаэля на ее обвинения была ярость, она оскорбляла его как только могла, но вскоре ярость сменилась желанием стереть надменное, презрительное выражение с ее лица.
Рафаэль хотел, чтобы ее глаза блестели не от ненависти, а от страсти, он хотел, чтобы ее губы не осуждающе сжимались, а раскрывались в предвкушении поцелуя. Рафаэль не сомневался, что он может это сделать, но зачем? Должен ли он? Она была как раз из тех девушек, которых он всегда избегал, потому что быть с ними стоило слишком дорого.
В мире полно женщин, которые были благодарны ему за внимание, которое он им оказывал, женщин, которые готовы были постоянно повторять ему, насколько он великолепен.
Рафаэль внезапно почувствовал острую необходимость, чтобы эта рыжеволосая сказала ему, как он великолепен. Эта необходимость была почти так же сильна, как и его желание ощущать ее мягкое тело под собой и слышать ее тихие стоны.
Либби заметила, как он осмотрел ее с ног до головы, и ей показалось, что его взгляд прожигал ее насквозь. Ей с огромным трудом удалось остаться на месте и выдержать его молчаливое одобрение.
— Вы пытаетесь оценить меня по десятибалльной шкале?
Как только это сказала, Либби поняла, что сама спровоцировала ответное оскорбление, и напряглась. Секунды шли, но оскорбления так и не последовало, он лишь смотрел на нее сквозь черные ресницы.
— Напрашиваетесь?
Либби моргнула.
— На комплимент от вас?
Она презрительно фыркнула и скривила рот. Он немного наклонил голову и внимательно посмотрел на ее покрасневшее от злости лицо.
— Над колкостью можно поработать, а самоуверенная речь прекрасна. — Он покачал головой в знак насмешливого восхищения. — Я впечатлен, а меня непросто впечатлить.
— Теперь я умру счастливой.
«И если сердце не перестанет так колотиться, — подумала Либби, прижимая руку к груди, — то эта может скоро произойти».
— Мне особенно нравится то, как вы игнорируете такие неудобные для вас вещи, как факты.
— Один факт! — резко бросила она.
— Да, я знаю, дорогуша, я дьявольское отродье. — И он улыбнулся так, что стал невероятно похож на того, чью роль себе приписывал. — А еще я виноват во всем, от глобального потепления до ситуации с государственным долгом.
— Виноваты, — мрачно поправила она, — в уничтожении моей семьи.
— Вы не кажетесь мне уничтоженной. — Он смотрел на ее губы. — Просто вы не слишком твердо стоите на ногах.
Складка между бровями стала глубже, когда Рафаэль отметил почти прозрачную бледность ее кожи, из-за чего еще сильнее выделялись фиолетовые синяки под глазами.
За ее самоуверенной позой ясно проглядывала уязвимость. Единственное, что заставляло эту женщину держаться на ногах, — это ненависть и гордость, понял Рафаэль и почувствовал странное желание обнять ее.
Рафаэль научился подавлять свои инстинкты, правда, не слишком быстро, из-за чего он пару раз оставался в прямом смысле без пенни в кармане. Тинейджер, который был вынужден сам обеспечивать себя, не мог позволить себе вестись на плаксивую историю и грустное личико, даже симпатичное.
Вместо того чтобы обнять ее, Рафаэль выдвинул стул. Это было гораздо безопаснее, и он уже давно не был мальчиком, склонным к рыцарскому поведению.
Несмотря на то что ее колени дрожали, Либби с презрительным фырканьем отказалась от молчаливого приглашения.
— Хотите что-нибудь выпить? Чай? Кофе?
Либби проглотила комок в горле и сжала губы, поклявшись себе, что не доставит ему радости увидеть ее слезы.
— Я пришла сюда не за чашкой чая.
18 
