101 
— Но я не получаю ее сразу, — сказала Клер, защищаясь.
— Даже если бы и всю сразу — ничего ужасного в этом нет. Я вас не упрекал. Вы всегда так отзываетесь? Выгибаете спину, когда кто-то заговорит о том, сколько вы выиграли?
— Конечно, нет. Ну, не знаю. Надеюсь, нет. Я этого не стыжусь.
— Нет? Это честно?
— Я этого не стыжусь, — сказала Клер горячо. Но затем она вспомнила, как мучилась, думая, что она вовсе не заработала эти шестьдесят миллионов долларов, что она даже не унаследовала их — она просто купила билет.
— Я не знаю, — повторила она тихо. — А вы бы на моем месте стыдились?
— Ничуть.
— Почему?
— Потому что нам всегда следует быть благодарными удаче — удачи не так уж много в этом мире, а многие из нас время от времени ее заслуживают. Вы получили больше остальных, но почему нет? Вы хороший человек, почему вам не должно повезти? Кроме того, вы не стянули свой выигрыш у кого-то из-под носа, вы не выманивали у стариков их сбережения, и не грабили пенсионный фонд рабочих, не разоряли маленькие компании, и не увольняли невинных служащих, воруя из их пособия, вы играли по правилам и выиграли. Так чего вам стыдиться? Клер засмеялась:
— Нечего. Благодарю вас. Я это запомню. А почему вы не писали книг пять лет?
— Не знаю. Я просто прекратил это. Не было ни желания, ни мотивации для писания, к тому же, куча сил уходит на проталкивание книги.
— Но что-то, должно быть, случилось.
Алекс наклонился вперед и наполнил их чашки кофе из термоса:
— Вы как раз говорили о потере контроля. Это случается с нами со всеми.
У него умерла жена. Он-потерял семью и дом. Пять лет назад? Наверное.
— Но вы говорили о контроле над событиями — так, чтобы суметь организовать свою жизнь, — сказал Алекс прежде, чем она успела бы заинтересоваться его прошлым. — А что не подчиняется вашему контролю?
— О, много чего. Слишком много, мне кажется. По крайней мере, так иногда кажется. — Она протянула руку и отломила маленькую кисточку винограда, подержала ее в руке. Упругие шарики были холодные и гладкие, пышущие зрелостью, сочные и прекрасные. Она никогда не покупала меньше, чем теперь. Но она не могла контролировать то, что происходит с Эммой, и она уже начинала волноваться, как бы удержать под контролем происходящее между ней и Квентином. И все это не касалось Алекса Джаррелла. Но молчание затягивалось, и она принялась придумывать способ сменить тему.
— Я надеялся, что Эмма будет сегодня, — сказала он, и Клер бросила на него быстрый взгляд.
— А вы вчера много с ней говорили, перед тем, как она привела вас в дом?
— Да нет, чуть-чуть.
Клер подождала, не скажет ли он, что Эмма плакала. Это было так заметно: дорожки от слез на щеках, красные глаза, дрожь в голосе. Но Алекс ничего не сказал, предоставляя Клер умалчивать обо всем, о чем она не желает говорить.
— Вы очень хороший человек, — сказала она спокойно. — Эммы сейчас нет, думаю, она отправилась по магазинам. Она должна вернуться к шести.
— Что ж, тогда я позвоню ей, если можно: я хотел бы с ней поговорить.
Конечно, это ему нужно, подумала Клер. Потому что это не просто приятная беседа, а интервью. У него есть цель. Почему-то ей стало неприятно. На какое-то время она позабыла, что он собирает сведения о них: ей показалось, что она ему понравилась, и он ее понимает. Но все, что он говорит, не имеет отношения к его чувствам. Ему нужно написать статью, и его стиль сбора информации, видимо, такой — небрежный, в форме беседы, в отличие от других репортеров, которые тогда, в мае, выпаливали свои вопросы для статьи о ней. Алекс Джаррелл, романист, журналист, репортер, просто должен быть таким сердечным и вдумчивым, как просто хороший человек, и со всеми: это его работа.
Она встала:
— Думаю, мы разобрались со всем, что вам было нужно.
— Не совсем. — Тут щелкнул его диктофон. — Одна сторона кассеты; это только начало. — Он встал тоже. — Я сделал что-то, отчего вам стало неловко?
— Нет, вы все делали хорошо. Я просто забыла, что это интервью.
— Я тоже. Правда, я ужасно боюсь, что когда вернусь к себе, и прокручу кассету, то услышу, что я слишком много рассуждаю о себе.
Клер улыбнулась. Он на самом деле милый человек:
— А какие у вас еще вопросы?
— Самые основные: об этом доме и всем остальном, что вы сделали для того, чтобы жить иначе, чем вы жили до лотереи. Я не имею в виду покупку машин или шуб, хотя это тоже подходит, я имею в виду — иной стиль жизни. Вроде тех экспертов, которых вы упоминали, женщин, которые помогали вам овладевать искусством хождения за покупками; я уверен, что когда у вас не было денег, вы их не знали, или, по крайней мере, особенно с ними не общались. Организация вашей жизни, вы ведь так говорили. И потом я хотел бы поговорить о вашем возвращении к работе. Что это для вас теперь, когда зарплата вам не нужна, и изменилась ли ваша работа с обладанием деньгами, стала ли свободней, может быть, или более рисковой, или, может быть — ни тем, ни другим. И я хотел бы узнать, какие у вас проблемы с контролем, но если вы не настроены говорить об этом, мы не будем. И я думаю, что то, что я на самом деле хочу — это вернуться к вопросу, который я задал раньше: тот ли вы человек, что были прежде? Я хотел бы знать, кого вы теперь видите, глядя в зеркало. Клер долго смотрела на него.
101 
