Все это происходило вчера утром. Бекки находилась на операционном столе уже четыре часа. У нее начался острый гнойный перитонит. Удалили громадное количество гноя, но жизнь девочки все еще была под угрозой.
Из операционной Бекки перевели в отделение реанимации — она была слишком слаба и лежала под капельницей.
Девочка была без сознания. Марк и Шейла стояли по обеим сторонам ее койки и держали дочь за руки — холодные, посиневшие и безжизненные.
В половине четвертого пополудни Марк вспомнил, что даже не позвонил на студию. Он поспешил связаться с Кэрри.
— Я вполне без тебя справлюсь.
— Нет, я приеду.
— Не смеши меня.
— Я должен выбраться отсюда. Нам не разрешают подолгу возле нее находиться. В основном мы сидим в приемной.
— Почему бы мне не приехать и не подождать вместе с вами, как только передача закончится?
— Хорошо. Это было бы славно.
Марк звонил вовсе не потому, что опасался за передачу. Он просто очень хотел видеть Кэрри. Оба понимали, что он не может уходить из больницы. И теперь Кэрри приедет и будет с ним рядом. Ему даже не пришлось ее просить.
При других обстоятельствах во время случайной встречи Шейла не преминула бы пустить в ход свой ядовитый язычок и пройтись насчет возраста Кэрри и соответственно возраста Марка, который Кэрри в отцы годится, ну и так далее. Но сейчас она была просто рада поддержке.
Кэрри принесла Шейле кофе, а Марку — чаю, заказала для них еду, причем сделала это так ненавязчиво, без суеты. Кэрри постаралась развлечь Эндрю: они играли в карты, в настольные игры и в слова. Кэрри жила в двух шагах от больницы, и все этим воспользовались, чтобы по очереди подремать, принять душ и вообще немного отключиться.
Именно Кэрри задавала выходившим в приемную врачам те вопросы, какие и следовало задать; в умении неназойливо обо всем разузнать и заключался ее талант.
На все вопросы Кэрри врачи отвечали терпеливо и спокойно.
Бекки снова оперировали в ночь на четверг, а потом еще раз во второй половине дня в пятницу. В десять часов вечера после четырехчасовой операции девочку вывезли из операционной. Кэрри, Марк, Шейла и Эндрю несли дежурство в крохотной комнатке рядом с реанимационным отделением.
— Ей лучше, — сказал вышедший к ним врач.
Волнение захлестнуло Марка и Шейлу, они не могли говорить. Кэрри понимала, что сейчас они не в состоянии ни о чем спросить.
— Вы считаете, что она справится? — решилась она задать главный вопрос.
— Да. — Врач снова ей улыбнулся. — Я считаю, что справится.
Кэрри и Эндрю к Бекки не пустили — только отца с матерью.
— Нам велено отправляться домой! — с торжествующим видом объявил Марк, выйдя из палаты. — Значит, Бекки и вправду лучше. Они хотят, чтобы она отдохнула и чтобы никто ее не беспокоил.
— Думаю, они также понимают, что нам всем необходимо хорошенько выспаться, — мягко заметила Кэрри. Усталость все еще была заметна во всем облике Марка, но напряжение уменьшилось. — Ты оставил им номер моего телефона?
Он кивнул.
В одиннадцать Марк уже спал в постели Кэрри.
Глава 23
В пятницу Джейк собирался провести спокойный вечер дома, но днем позвонила одна из служащих его компании и пригласила в оперу.
— У меня два билета на сегодняшний вечер. Хочешь пойти со мной?
— Разумеется.
«Аида» в «Метрополитен-опера». Это было весьма заманчиво, к тому же Джейку было приятно встретиться с Джоан Бреннер. Она была умным, проницательным, энергичным, преуспевающим юристом. Ей льстило, когда ее видели рядом с красивым и богатым мужчиной. И нравилось заниматься любовью с Джейком.
Иногда он звонил ей. Иногда звонила она. Все шло прекрасно.
Во втором акте Джейк увидел, что Джоан стало нехорошо. Он взял ее за руку. Рука была влажной. Он пригляделся к ней в полумраке театрального зала.
— Давай уйдем, — предложил он шепотом.
— В конце акта, — отозвалась она тоже шепотом, скривившись от боли.
— Ты не вытерпишь, — возразил он — до конца действия оставалось четверть часа. — Минуты через две наступит подходящий момент, тогда и выйдем.
Он проводил ее до дамской комнаты. Джоан вернулась через десять минут. Лицо у нее было бледно-зеленое, однако она пыталась улыбаться.
— Поищем врача?
— Нет. Я уверена, что это пищевое отравление. Я съела что-то за ленчем. Какая досада!