80 
наверняка он очень страдал. Он долго не выпускал Ксению из виду, незаметно появляясь там, где предполагал встретить ее. Ему было непросто в один миг вычеркнуть ее из жизни. Борис был уверен, что Гоша страдал до последнего дня. И может быть, правы те, кто открыто говорит о его самоубийстве. Он ведь только внешне всегда был спокойным, терпеливым, любившим больше слушать, чем говорить. Борис знал, что он — вулкан, извержение которого может состояться в самый неожиданный момент. И оно случилось. Боря зажмурился, он вдруг четко представил себе степень отчаяния Гоши в те последние мгновения…
Борис увидел, что Любовь Ивановна внимательно следит за выражением его лица. Она отвела взгляд и махнула рукой. Ей не нужно было доказательств того, в чем она была уверена. Не собираясь никого обвинять в случившемся, она вдруг нашла единственную кандидатуру — Ксению. Это она превратила ее отношения с сыном в напряженное ожидание чего-то ужасного, непоправимого. Она отняла покой, украла то светлое, что было между Гошей и матерью.
— Я должна была вести себя иначе, — после паузы произнесла Любовь Ивановна. Она говорила не для того, чтобы ее кто-то услышал, а потому, что должна была произнести вслух то, что не давало ей покоя. — Я должна была настаивать… Я позволила их отношениям зайти слишком далеко. Она словно заворожила моего мальчика, а потом убила своим равнодушием. А теперь не нашла в себе мужества проводить его в последний путь. Удивляться нечему — сердце шлюхи не может испытывать настоящего чувства. Я так хотела посмотреть ей в глаза. Что бы я в них увидела, не знаешь?.. А она побоялась явиться. Подлая, бессердечная, продажная девка!
— Я пойду, — Борис больше не мог слушать ее.
— Извини, — она прижала ладони к лицу. Казалось, что сейчас расплачется. — Не нужно меня, дорогой, сейчас слушать. Это во мне говорит горе, а оно никогда не бывает объективным. Извини, Боря. Иди, иди, мальчик. Иди и не осуждай меня, пожалуйста.
— О чем вы говорите, честное слово!
— Я знаю. Я старше… Старше… Столько ошибок, разочарований, потерь. Слишком много для одной судьбы, — Любовь Ивановна прикусила губу, все сильнее вонзая в нее зубы. Ей было больно, но Борис понимал, что она старается физической болью хоть немного отвлечь себя от страданий душевных. — Спасибо, что был все это время рядом. Спасибо, милый. А сейчас иди и скажи Лиде, чтобы не заходила ко мне сегодня.
— Она может остаться? — с надеждой спросил Краснин.
— Конечно, — устало выдохнула Любовь Ивановна. — Я ведь еще не настолько очерствела, как хотелось бы. Завтра, когда я окончательно пойму, что это не сон, даже ее присутствие будет необходимостью. Пусть остается.
— Держитесь, тетя Люба. Я всегда готов помочь. Не забывайте обо мне, договорились?
Любовь Ивановна кивнула и снова закрыла глаза. Боря постоял рядом еще несколько секунд. Ему было страшно оставлять ее наедине со своими мыслями, но и сам он больше не мог находиться в тягостной атмосфере этой квартиры. Без Гоши все здесь стало другим. Исчезло то, из-за чего всегда хотелось снова сюда вернуться. Здесь больше никогда не будет так весело, так спокойно, так легко. И воздух стал тяжелым, и свет — режущим глаза.
Борис и Таня попрощались с Лидией Ивановной и, оказавшись за входной дверью, одновременно достали каждый свою пачку сигарет. Говорить не было желания. Они курили, опустившись на лестничный пролет у окна с разбитой форточкой. Едкий дым попадал в глаза, можно было сослаться на него, вытирая набежавшую слезу. Но Таня не скрывала своего отчаяния. Она прижалась к груди Бориса и горько расплакалась. Любови Ивановны рядом не было, значит, запрет на слезы снят. Их слишком много, они рвутся наружу, потому что иначе боль становится все более невыносимой.
Мимо проходили люди. Они поднимались по лестнице к своим квартирам, останавливая удивленно-испуганный взгляд на плачущей девушке и юноше, пытающемся успокоить ее. Борис осторожно гладил Таню по волосам, вздрагивающим плечам. Он стоял, запрокинув голову вверх, закусив губу, как недавно делала это Любовь Ивановна, пытаясь отогнать подступающие слезы. Слов утешения не было. Боря просто ждал, пока Таня успокоится. А пока она прятала лицо у него на груди, он все же позволил себе скупую мужскую слезу. Краснин не стал вытирать ее. Ему казалось, что след от нее жжет щеку. Крепко сжав веки, он подумал, что Гошка простил бы ему такую слабость, ведь не каждый день теряешь лучшего друга, и тут же почувствовал, как слезы полились из, глаз безудержно, не принося облегчения.
80 
